|
Ложь унижает любовь. Скажи ей правду. Скажи, что я погиб за Верью и племя. За наш Мир. Это не страшно. Понимаешь — это и правда совсем не страшно.
— Гостимир, не уходи! — вскинулся Олег, но певец покачал головой и начал отступать. Не вернулся в могилу, как боялся Олег (это было бы неприятно и даже страшновато!), а стал отступать в дождь, не оборачиваясь и не глядя под ноги, словно шагал не по осыпистым камням, а по воздуху… — Гостимир! Гостимир! — кричал Олег, пытаясь догнать друга. Но тот качал головой, и фигура его становилась все больше и больше расплывчатой, словно юный певец смешивался с воздухом, с землей, с дождем гор… Олег услышал прощальный голос Гостимира, пропевший: Что искал — то нашел. Вам оставил печаль. А вот что не допел - Жаль. Рядом с ним появилась еще одна фигура — плохо видимая, но Олег различил маскхалат старого образца, офицерскую фуражку, руку, легшую на плечо Гостимира. И позвал отчаянно: — Дед! Это ты?!.
ИНТЕРЛЮДИЯ: КРАСНЫЕ КОНИ
А вся наша печаль — Костёр на берегу, Чекушка первача, Понюшка табаку, А наши пол-беды — Короткая любовь, От первой звезды — До третьих петухов… Рекою пролилась дорога в никуда… Повисла над землёй тяжёлая вода, Свинцовая вода, смурные времен — Разрыв-травою в грудь растают ордена! Ветер пригонит Кровавый рассвет! Красные кони — На синей траве! Неспетые слова застыли сургучом. Последняя глава — погоном на плечо! Команда старшины взорвала тишину — Уходят пацаны на новую войну! Ветер пригонит Кровавый рассвет! Красные кони — На синей траве! И только красный дым вдоль синих берегов! Какая там печаль?! Какая там любовь?! Клинком сошёлся свет на остром сколе льда… На сотни тысяч лет — тяжёлая вода! На сотни тысяч лет — тяжёлая вода… На сотни тысяч лет — тяжёлая вода… На сотни тысяч лет — тяжёлая вода… (Слова А. Земскова)
* * * … - Пробудись, Вольг. Ладонь коснулась лба. Олег сел, резко открывая глаза — и первое, что он почувствовал, были слезы на щеках. Во сне он плакал. Богдан сидел рядом. Сейчас, в ровном свете электрической лампы, Олег впервые за много дней рассмотрел своего младшего друга как следует — и почти испугался. Осунувшееся лицо и спутанные грязные волосы придавали ему полное сходство с дикарём. Богдан сидел рядом на корточках, босиком, и в чистом помещении с ровным светом Олег особенно отчетливо ощутил то, на что не обращал внимания раньше — запах крови, пота, грязи и пороха. Запах войны… Но тут же понял, что и от него разит так же. Олег приподнял край плаща, которым был укрыт. Богдан улыбнулся: — То я тебя запахнул… Ты уж не сердись, что побудил — кричал ты… — Мне снился Гостимир, — Олег сел, скрестив ноги, потянулся. — Так я понял, — кивнул Богдан. — А мне-то — вельботы. Убивают нас там, в горах, а вас-то и нет… От страха проснулся. Олег осмотрелся еще раз. Он плохо помнил, как они попали сюда — какие-то переходы, потом — бесшумно поворачивающиеся на петлях могучие двери, и во всю стену — распахнувший крылья хищный орел со свастикой в венке, за жатом в когтях. |
