— По-моему, мы говорили о шоколаде?

— О шоколаде? Да, конечно, но ведь в жизни есть кое-что послаще, не так ли? Неужели ты собираешься умереть, не попробовав секса в машине?

Она пожала плечами и сухо заметила:

— Думаю, нам сейчас не до этого.

Мэтт поднял руку и провел указательным пальцем по нежной, бархатистой коже ее шеи. Отметил, что эффект от его прикосновения не ослабел.

— Давай не будем ограничивать себя временем, у нас его предостаточно. В конце концов, даже если мы и опоздаем немного...

— Я и не хочу ограничивать нас какими бы то ни было рамками. И давай отложим эту тему на другой раз, когда мне не надо будет смотреть на дорогу, хорошо? Пожалуйста.

Удовлетворив мужское тщеславие, Мэтт позволил себе временно отступить.

— Что ж, будь по-твоему. Поболтаем о чем-нибудь менее возбуждающем. Ты давно занимаешься розыском сбежавших преступников?

Мюриэл облегченно вздохнула.

— Вообще-то я в этом бизнесе с семнадцати лет, но сертификат, дающий право работать на судебные органы штата, получила лишь два года назад. После ухода из полиции я прошла специальную подготовку и начала вести дела в детективном агентстве брата.

— С семнадцати лет? Не рановато ли? Как-никак приходится ведь иметь дело не только с мальчишками, ворующими велосипеды, но и с по-настоящему опасными преступниками. — Мэтт подумал, что вряд ли допустил бы к такому рискованному бизнесу свою дочь или младшую сестру. — Или это как-то связано с семейными традициями? Чем занимается твой отец?

— Мои родители погибли, когда мне было пятнадцать. Отец тоже работал в полиции. По большей части мною занимался Стюарт, хотя мой второй брат, Чарлз, тоже помогал до того, как ушел в армию.

Мэтт помолчал. Дожевал шоколадку, потом повернулся к Мюриэл.

— Извини, я не знал, что твои родители умерли. Наверное, вам троим пришлось нелегко.

Она грустно улыбнулась. Мэтт был первым мужчиной, которому ей хотелось рассказать о себе все.

— Не знаю, было ли бы нам легче, если бы они остались живы.

Он вздрогнул.

— О чем ты говоришь?

Дождь стал сильнее. Видимость ухудшилась, и Мюриэл пришлось сбросить скорость.

— Хочешь услышать печальную историю?

Мэтт понимал, что она слишком долго молчала, копя в себе боль, отчаяние, обиду и, возможно, страх, и теперь хотела выплеснуть все это, избавиться от невыносимого, гнетущего эмоционального бремени.

— Я слушаю.

— Дело в том, что мои мать и отец собирались развестись. Они прожили вместе восемнадцать лет, и все шло хорошо. Но потом моя мама познакомилась с одним человеком, работавшим в Хьюстоне. — Она вздохнула, и Мэтт заметил, как побелели костяшки пальцев, вцепившихся в рулевое колесо. — Их связь длилась два года, причем отец ни о чем не догадывался. Мать и этот мужчина встречались то в Хьюстоне, то в Остине, то где-то еще. Потом, как это часто бывает, отцу позвонили и сказали, что жена наставляет ему рога. Кто звонил, неизвестно. Ты ведь знаешь, доброжелателей хватает.

— И твой отец поверил?

— Нет, не поверил. Но он был полицейским и умел анализировать. Стал присматриваться, прислушиваться, подмечать, а когда собрал доказательства, то предъявил их жене. Вышел скандал.

То, о чем рассказывала Мюриэл, было хорошо знакомо Мэтту. В таких ситуациях трудно становиться на чью-то сторону. Жизнь не поддается логическому анализу, и порой происходит такое, что просто невозможно объяснить. Любовь — одно из самых непонятных явлений. Она возникает ниоткуда и уходит в никуда. Она может стать чудом, которого человек ждет всю жизнь, и трагедией, ломающей самых крепких.

— Но это еще не самое страшное. Самое страшное — это неопределенность, в которой мы все жили последующие четыре месяца.