|
Сам он бросил эту вредную привычку, но иногда ему хотелось наплевать на свое здоровье. – Она уже сделала свой выбор, ты об этом недавно говорил. Она как метеорит, который не свернет, и который долбанет в первые попавшиеся ворота, чтобы рассыпаться в песок. Все решаешь ты. Ты, который может свернуть, может вернуться и может обойти.
Смирнов курил, выпуская дым к потолку. – Так что ты решил? – Надо с ней поговорить, – ответил Смирнов, докурив сигарету до фильтра. – Ты знаешь, что Остроградская ответит, – поморщился Стылый запаху горящей пластмассы. – Она не отступит еще и потому, что будешь просить ты. Она – Дева, упрямая Дева, ты сам только что говорил. Смирнов набычился. Он понял: "Юлия – Дева. Человек несгибаемой воли. А ты Рыба. Перекошенная камбала, камбала, сердцем прижавшаяся к затхлому донному илу". Наверху заходили по полу. Тук-тук-тук туда-сюда. Евгений Александрович мог поклясться, что это стучат высокими каблучками домашние туфельки Марии Ивановны. "...Без задников туфельки, на голую ножку. Пятки гладенькие, розовые, как будто только что родились. Туфельки стучат по толстенному персидскому ковру? Черт те что. Не черте те что, а сигналит. Живи я над ней, я бы давно чечетку над ее кроватью танцевал..." – Я его убью, – выцедил Смирнов, глянув на потолок. Он имел в виду Бориса Михайловича. – Если ошибешься хоть на миллиметр, хоть на слово, хоть на минуту, они тебя в ящик сунут... – Какой ящик? – Узнаешь... Смирнов понял, что его берут на "слабо". И напрасно – ведь он уже все решил. – Посмотрим... – усмешка получилась натуральной. – Спорим, что размажут! – продолжал давить Стылый. – Ты же пижон, фраер, ботаник. – На что споришь? – На ящик шампанского. Есть какие-нибудь мысли по этому поводу? Стылый ковал железо, пока горячо. – Скоро узнаешь. А теперь вали отсюда. Устал я слушать. Стылый пожал плечами и ушел, не простившись.
17. Современная наживка
Смирнов покурил у окна. Наронял пепла на подоконник. Потом заходил взад-вперед. На душе было отвратительно. Но есть Бог на свете. Позвонила Мария Ивановна. По телефону. – Ты ничего не чувствуешь? – Чего не чувствую? – Как пирогом пахнет? Смирнов задумался. До приезда Юлии оставалось неделя. "Успею реабилитироваться до неузнаваемости? Успею. Орехов куплю, отбивных нажарю и отстреляюсь, как обычно". – А с чем пирог? – А с чем ты хочешь? "Ох уж эти женщины. Нет у него никакого пирога". – С капустой. И капуста должна быть... – Знаю. Приходи через полчаса. Евгений Александрович пошел в прихожую посмотреть на себя в зеркало. Вид у него был так себе. Совок, только что решивший, что купить: полкило вареной колбасы за два двадцать или три бутылки рязанского жигулевского пива. "Надо входить в образ. Ты – киллер. Солоник. Никита с ударением на "а". Джакол. Нет, Брюс Уиллис. Да, Брюс Уиллис в роли улыбчивого убийцы Джимми Тудески". Смирнов открыто улыбнулся. Совсем как Уиллис. Вот это другое дело. Как же этого Бориса Михайловича замочить? Или Михаила Борисовича? Нет, Бориса Михайловича... Он гомик. Актив. Тоскует. Под боком мужеподобная жена. Отчетливые усики. Громогласный голос. И храп. А вокруг одни насупившиеся охранники. |
