– Что вы, граф, предпочитаете на завтрак?

– Два яйца всмятку, тостики и кружку крепкого чая с молоком. Можно еще пару бутербродов с ветчиной, тарелку наваристого борща с косточкой побольше, пару котлет из жилистого мяса и бутылку хорошего портвейна. Потом хорошо пойти в огород, закурить "Captain Black" со сладким фильтром и посмотреть, как растут баклажаны. Но это летом, на даче. А зимой или осенью лучше оставаться в постели до обеда.

– С любимой женщиной?

– Естественно, виконт. Я сплю только с любимыми женщинами. В отличие от вас.

– Ты чего-нибудь придумал?

– Да. Во сне я увидел тот сейф.

Смирнов указал подбородком на двухкамерный несгораемый шкаф, стоявший за Марьей Ивановной.

– Гм... – задумался Стылый.

– Если его уронить на Марью Ивановну, то это так не идущее ей платье может разойтись по швам.

– А ее тебе не жалко? Хорошая женщина, сам ведь говорил...

– Я думаю, что с ней ничего не случиться, – спрятал глаза Смирнов. – Тем более, что я в голову не возьму, как его уронить. Телекинез тут не поможет, он весит килограмм двести.

– Телекинез?

– Нет, шкаф.

– А что если его опутать, как лилипуты Гулливера? Надергаем волос, – Стылый бросил взгляд на длинные роскошные волосы Марьи Ивановны, – накрутим прочных веревок и...

– Слушай, Шур. Сдается мне, что ты мне паяльника простить не можешь, – заметив взгляд собеседника, – покачал головой Смирнов.

– Да нет, почему... Напротив, я тебе за него благодарен. На следующий день после того, как ты общался с моей задницей, я к врачу-проктологу ходил и он сказал, что в скором времени я смогу навсегда забыть о геморрое. Выжег ты мне его.

– Да, есть такой клинический метод, – покивал Смирнов. – Мне дед рассказывал. Если рецидив будет, заходи по-свойски. Со своим паяльником.

* * *

Они говорили, чтобы не думать о стремительно приближающейся смерти. О жажде, которая скоро станет невыносимой, о первой смерти, о том, что скоро в живых останутся трое, затем двое и один.

Борис Михайлович всхрапнул во сне.

– Смотри... – Стылый указал глазами на шкаф. – Поверху бордюрчик с прорезями. Прямо барокко.

– Не, это – рококо, но веревочка с кошкой точно зацепиться.

– А на Борисе Михайловиче гвозди лежат. Если их достать, то кошек можно понаделать...

– Волос Марьи Ивановны не хватит, – посмотрел на женщину Смирнов. Она по-прежнему беззвучно спала.

– У тебя тоже длинные... – сказал коротко подстриженный Стылый.

– Все равно не хватит.

– Хватит, не хватит, все равно надо что-то делать. Мы же резвимся, что тут таить, резвимся, чтобы не скулить. На шесть дней никаких слез не напасешься. А если еще Мария Ивановна захлюпает, я затылок об свой пиджак разобью. Терпеть ненавижу женские слезы.

– Слушай, я, кажется, что-то придумал, – уставился в пол Смирнов. – Смотри, это же ковролин. Классный импортный ковролин. Его верхний слой запросто можно на нити распустить. Классные, крепкие капроновые нити.

Они начали ковырять покрытие ногтями. У Стылого, дуайена по сроку пребывания в бетоне, они были длиннее и жестче, и он первым добыл нить.

Длина комнаты составляла что-то около пяти метров, такой же длины получилась и надежда.