Весь день мне слышались эти быстрые фырчки. Стакан ударяет о стакан. Ура, говорит она. Наша взяла. За победу! Никогда еще не казалась она мне более чужой, более прекрасной, чем в тот миг, длинные грибные ниточки в зубах, вся в всполохах света, теплая, благоуханная шея, желание переполняло меня.
— Зачем ты нюхала каталог?
Сладкий и земной вкус ее рта. Погрозив мне пальцем, она отпила еще глоток, опустила руку на мое бедро, потерлась носом о мой нос.
— Догадайся.
— Чернила 1913 года?
Она так и сияла. Вопящие повара резали кальмара и швыряли куски на металлическую тарелку, ошметки подпрыгивали, как адские твари из фантазий моей матери.
— Каталог не так уж стар, а? Этот старый пройдоха Утамаро напечатал его специально для тебя?
Она со мной не спорила. Она улыбалась.
— Ты посмотри на себя! — вскричал я. — Господи, ты только посмотри!
Возбужденная, прелестная, блестят даже губы.
— Ох, Мясник, — заговорила она, и рука ее сдвинулась ближе к моему плечу. — Теперь ты на меня сердишься?
Я столько раз пересказывал эту историю и привык уже к выражениям на лицах моих слушателей — по всей видимости, что-то очень существенное я упускаю. По всей вероятности, это «что-то» — мой собственный характер, некий изъян, передавшийся моей жалкой плоти вместе с подлой спермой Черного Черепа. Никому невозможно объяснить, заставить почувствовать, почему это признание так подействовало на меня, почему я впился в скользкий расслабленный рот в пляшущем свете провинциального барбекю поблизости от железнодорожной станции Синдзюку.
Она — преступница!
Ужас-то какой! Еб вашу мать!
Да, она продала фальшивую или, во всяком случае, сомнительную картину. Да, она сочинила ей предысторию и подделала каталог. И хуже того, но пусть уж главные действующие лица меня, блядь, извинят, богатые коллекционеры способны сами о себе позаботиться. Когда я впал в отчаяние, они по дешевке отняли мои работы, а потом продавали их за кругленькую сумму. К черту их всех. В задницу им ерш! Марлена Лейбовиц сфабриковала каталог и название картины тоже, в чем вы скоро убедитесь. Она превратила грошовый холст-сироту в картину, за которую всякий готов выложить миллион баксов. Она — эксперт и делает свою работу: утверждает подлинность.
— В Токио хоть действительно проходила выставка кубистов в 1913 году?
— Конечно. Бог в деталях.
— У тебя есть газетные вырезки? Лейбовиц упоминается?
Она уткнулась носом мне в шею.
— «Джапэн Таймс» и «Асахи Симбун» тоже.
На всем протяжении этого диалога мы оба непрерывно улыбались, просто не могли остановиться.
— Разумеется, эта конкретная картина Маури и близко не бывала на выставке?
— Ты на меня сердишься.
— Современных репродукций нет, верно? И, конечно же, размеры картины в газетах не указаны.
— Ты сердишься на меня?
— Скверная девчонка, — сказал я.
Но в мире искусства действуют люди намного хуже, крокодилы и грабители в полосатых костюмах, люди без вкуса, паразиты, учитывающие все, что угодно, кроме самой картины. Да, каталог Марлены — фальшивка, но предмет искусства — не каталог. Чтобы судить о работе, нет надобности читать богомерзкий каталог. Смотри на нее так, словно под угрозой смерти.
— Так ты не сердишься?
— Вовсе нет.
— Поедем вместе в Нью-Йорк, Мясник, очень тебя прошу!
— Когда-нибудь — непременно.
Мы пили. Вокруг было шумно. Я не сразу понял, что речь идет не о когда-нибудь. И опять она удивилась, как это я не понимаю того, что, вроде бы, ясно сказано. |