– Я вынесу вопрос на вече, – произнес он, в конце концов.

Все начали расходиться. Светлица наполнилась шарканьем сапог и грохотом сдвигаемых лавок. Командир ополчения, оказавшийся в дверях последним, прошипел через плечо:

– Проклятые муты! Все беды в мире – из-за мутов!

Вечером дядька Волк от души напоил всю общину грибным отваром. Одевшись в крысособачью шкуру (настоящие волки в подмосковных лесах или вымерли, или мутировали вообще в невообразимых тварей), Друг Духов истово отплясывал, отбивая себе ритм при помощи бубна. Его ученики – так же одетые лишь в шкуры и набедренные повязки – окружили дядьку Волка двойным хороводом, и каждое кольцо вращалось в противоположную сторону с всенарастающей скоростью. Когда дядька Волк выбился из сил и упал, ученики подхватили его на воздетые руки и понесли над собой. Они ходили от идола Деда к идолу Бабы туда и обратно со своим учителем на руках, и это действо символизировало связь основоположников рода, приведшую к образованию общины.

А потом все собрались у идолища первомутанта Злобы, чтобы харкнуть на него и обругать теми словами, которые запрещено употреблять в быту.

Горели костры, их огни двоились, а иногда – и троились в мутных глазах старейшины Емельяна. Подъем на Видный Пень дался ему в этот раз с особым трудом.

– Одинцово! – обратился он к толпе. – Выбор у нас невелик – либо гибель, либо дружба с мутами. Либо умереть в бою, либо отступить от традиции и впустить мутов в нашу жизнь. Либо сгинуть всей общиной, либо просить помощи у Поганого Гнезда. Я – ваш старейшина, я ненавижу мутов, но я хочу, чтоб Одинцово жило. Какую цену мы готовы заплатить за жизнь? Готовы ли мы забыть о чистоте крови, и умолять тех, кого мы некогда вычистили с нашей земли поганой метлой, поддержать нас в трудный час? Готовы ли мы вести переговоры с Поганым Гнездом? Скажите здесь – перед лицом наших предков, перед Дедом и Бабой – имеем ли мы право направить послов в общину, которой правит одноглазая нелюдь?

– Сдохнем в бою! Слава роду – смерть мутантам! Чистая кровь! – ответила ему толпа сначала вразнобой, а потом – в один голос. – Мут не пройдет! Чистая кровь! Найди мута – и убей его! – Община распаляла себя сама. – Найди мута – и убей!

Старейшина почувствовал, как его немолодое, но по-прежнему сильное тело наполняется тягучим жаром. Дыхание перехватило, дрожь пронзила мускулистые плечи. На лице появилась то ли улыбка, то ли оскал.

– Одинцово! – воззвал он. – Я правильно вас понимаю? Похоже, вы приняли решение?

– Чистая кровь! Чистая кровь! – скандировала толпа.

«Ну, и хрен с вами, – Емельян продолжал улыбаться, а внутри него тем временем боролись противоречивые страсти. С одной стороны подкрадывалось щемящее отчаяние, с другой – радость и облегчение от того, что все еще сильна вера в традицию и преданность впитанным с молоком матери убеждениям. – Хотите, значит, помереть в битве? Пусть будет так».

– Тогда сделаем, что должны сделать! Будем стоять до последнего! – произнес он, и народ ответил ему многоголосым одобрительным ревом. – Останемся верными заветам предков и традиции! Умрем за это!

– Чистая кровь! Чистая кровь!

«Чего-чего, а крови прольется много», – устало подумал он, спускаясь с Видного Пня.

Их было двое, если не считать тура, запряженного в телегу. Высокий и статный юноша шел, опираясь на посох путника. Плащ с капюшоном, потрепанная кожаная куртка с кольчужными вставками, старые замызганные камуфляжные штаны и «берцы» – таково было облачение молодого человека.