В медленно разгорающемся свете лампад из мрака проявилась она.

Книга Памяти.

Она стоила того, чтобы говорить о ней с придыханием. Во-первых, это был не какой-то единственный том, как следовало из названия. Чугунные полки едва выдерживали вес тяжелых томов, украшенных узорчатым воронением. Броневые пластины обложек скрепляли крепкие металлические застежки с кодовыми замками, заключая содержимое в подобие компактных железных сейфов. Разумеется, металл переплета не был простой блажью Хранителей. Книга Памяти не должна гореть в огне, размокать от сырости, бояться радиации, агрессивных кислот, а также прожорливых микроорганизмов. Предполагалось, что постъядерная история человечества должна уцелеть даже в том случае, если, упаси Боже, падет сам Кремль, сгинут люди или случится еще какая непредсказуемая напасть. Память человечества не должна исчезнуть ни при каких обстоятельствах. А потому полки с томами Книги были заключены в огромный толстостенный сейф, расположенный прямо над глубокой шахтой. Туда, в случае неотвратимой угрозы, он должен рухнуть, не доставшись врагам человечества.

Сейчас дверцы этого чудовищного шкафа открыты. И открыты в его честь. Только вот торжественность момента портило странное, все нарастающее беспокойство. Все было хорошо. Слишком хорошо для парня, выросшего в спартанской атмосфере Семинарии. От избытка эмоций становилось душно.

В памяти возникло ощущение простора, раскинувшегося за пределами кремлевских стен. Опасный, смешанный с радиоактивной пылью, с запахом крови и тления, но такой пьянящий воздух свободы. И беззвучный голос напомнил еще об одном обстоятельстве: сан Хранителя запрещает покидать пределы Кремля.

Навсегда.

— Стойте! — вскрикнул Книжник и сам испугался своего возгласа. Уж больно неуместен он был в этой торжественной обстановке.

— Что не так, брат? — невозмутимо отозвался Верховный Хранитель.

— Я… — Книжник ощутил, как краснеет, как путаются от стыда мысли. Нервно облизал пересохшие губы. — Я не могу быть Хранителем.

Присутствующие замерли, в ожидании глядя на растерянного семинариста. Они молчали, и наступившая тишина казалась вечной. Дрогнувшим голосом, неловко дернув руками, Книжник пояснил:

— Я просто не готов.

Он вышел из темной галереи, и тяжелая дверь с грохотом закрылась за ним. Оставалось надеяться, что его неожиданный демарш Хранители не восприняли как оскорбление. Ведь трудно объяснить этим достойнейшим людям, как может выпускник Семинарии отказаться от такой чести. По сути — вершины, о которой только может мечтать недавний школяр.

После затхлой атмосферы Хранилища воздух улицы казался невообразимо свежим и сладким. Бог с ним, саном Хранителя. Он слишком молод, чтобы заживо похоронить себя в тишине архивов. Ему, глотнувшему однажды отравленного воздуха свободы, трудно объяснить свои мотивации тем, кто ни разу не покидал Кремля.

Тряхнув головой, Книжник направился прочь от Храма. Нужно было привести в порядок мысли, и лучшее средство для этого — заняться делом. Он не стал Хранителем, но по-прежнему оставался советником при князе. И никто не избавлял его от главной обязанности. Да и чего там греха таить — главной головной боли.

Страшно сказать: он отвечал перед Кремлем за целый народ.

Звучит, конечно, громко. Прямо до оторопи. Если не сделать скидку на то, что народ этот немногочисленный, и остались в нем лишь бабы да дети. Только вот проблем от этого не меньше.

Ведь народ этот — весты. Ни много ни мало — потомки агрессоров, некогда превративших Москву в руины. Конечно, Последняя Война давно миновала, прежние враги сгинули, стертые с лица земли атомным пламенем да ледяной стужей ядерной зимы. Человечество, сжавшееся в пределах кремлевских стен, успело обзавестись новыми недругами.