На биоэлектронный разум «мангуста» обрушилось то, чему не нашлось определения в стандартном наборе терминов.

Страх. Многократно усиленный и выброшенный в пространство предсмертный ужас мутанта. Ужас, который мгновенно стал для охотника собственным, настолько мощным и нестерпимым чувством, что скальпелем полоснул по искусственным нервным связям, нарушив работу логических систем.

И тут же схлынул: раздавленный грузом металлического тела со стальными когтями шам испустил дух.

«Мангуст», однако, не спешил расчленять добычу и заталкивать ее в бункер встроенного биореактора. Конечно, стоило поторопиться: системы отключались одна за другой, и вскоре могло не остаться энергии на само усвоение пищи. Кроме того, скоро на запах смерти потянутся падальщики.

Но био неподвижно возвышался над телом жертвы. Затем вздрогнул, словно в недоумении обводя взглядом окружающее пространство – мрачный мертвый остов древнего города. Встроенный синтезатор речи пискнул, зашипел. Могло даже показаться, что застонал – от непереносимой тоски и боли. И впервые за двести с лишним лет надтреснутый синтетический голос глухо произнес:

– Кто я?

Вече

Книжник стоял в тени арки, под сводом ворот Спасской башни. Тяжелые железные створы были распахнуты, в глубину древней крепости неторопливо втягивался караван из повозок, скрипящих под тяжестью груза. Ратники из сопровождения с трудом сдерживали радостные ухмылки – дальняя экспедиция удалась, добыча была богатой. Но открытое веселье было бы неуместно: последнее нападение нео едва удалось отбить.

Потери были немалые. Штурмовали Кремль яростно и жестоко. Книжник мрачно смотрел на клубы дыма, все еще расползавшиеся меж стен, видел хмурых воинов-монахов с черными от копоти лицами, устало разгребавших завалы, слышал стоны раненых. Всюду валялись булыжники и дотлевающие угли зажигательных снарядов, выпущенных врагом из метательных орудий. Кое-где вились дымки пожаров. Все видимое пространство усеяли трупы убитых мутов, которым удалось перебраться через стену. Здесь же лежали тела убитых защитников Кремля.

А потому стоять на пороге и дальше было бы малодушием.

Книжник шагнул вперед.

Его ждали. Несколько крепких мужчин в невзрачной одежде уставились на семинариста цепкими взглядами. Старший из них поманил недвусмысленным кивком, мол: «Иди, сюда, родимый!»

Такая встреча не стала сюрпризом. Когда начинаешь выделяться из серой массы, когда ты умнее, смелее, удачливее, когда на тебя неожиданно обрушивается слава и милость князя, это не может не вызвать приступа зависти и злобы. Тем более если ты сам так неудачно подставился. И никому нет дела до того, что ты привел дружину к стенам Кремля в самый разгар боя с ненавистными мутами. Ведь чтобы сделать это, пришлось совершить немыслимое – сбежать из-под стражи. И можно до хрипоты доказывать, что в Тайном приказе его держали по наветам и наговорам, что он действовал на благо защитников крепости, – все это не имело значения. Не имело значения даже то, что сбежал он не по собственной воле – тогда, чуть ли не насильно, его вытащила из темницы Хельга. Но для этих людей все более чем ясно: он напал на опричников, он предатель и враг.

Семинарист повиновался, шагнул навстречу этим страшным людям. Воли к сопротивлению не было. Но чья-то тяжелая ладонь, опустившись на плечо, остановила его.

– А ну, стой! – произнес знакомый голос.

Книжник обернулся. Данила! Не последний в Кремле дружинник, герой, можно сказать. Да с недавних пор еще и боевой товарищ. Парень несколько приободрился: ратник всей своей статью выражал уверенность и силу. Не боялся он этих «гражданских», как не боялся мутов, Полей Смерти и самого черта.