Шли долго, ныряя по таким переходам, которых Дунай знать не знал и ведать не ведал. Ходили слухи о тайной системе ходов, доступной лишь дружинникам и только после особого посвящения. А ведь ведут его трое совсем молодых дружинников, но уже прошедших его, выходит? Вот и довелось проверить и поверить, проходя под Кремлем никем не замеченным. Странно только было, что в головы боярам пришла мысль так вот таиться. Будь воля Дуная, так за стены пошел бы под грохот выстрелов с какого-нибудь из участков, никак не граничащих с местом спуска. Прикрылся бы боем, неожиданной атакой, прошел бы через часовых нелюдей. Или вышел бы известным тайным ходом, как обычно. Только кто знает, почему складывается не так?

Князь мог одобрить поход опального пластуна, да не разрешить как-либо помогать. Не так много людей в Кремле, чтобы тратить для прикрытия поисков пропавшей девки, это точно. Да и ходы не след открывать из-за этого же, мало ли. Ну и ладно, пришло в голову Дунаю, чему быть – того и не миновать. На себя он мог положиться полностью. Сколько раз вот так, ночью, выходил – и ничего…

Жив и здоров – пока, во всяком случае. А там посмотрим, кривая выведет, а Пасюк поможет. Глядишь, и найдет он Любаву, если не убили. Да… лучше бы живой… И плевать на сватовство, обещанное в запале неутешным отцом. Просто спасти непутевую бабу, полезшую куда не след, вернуть доброе имя и дальше служить маленькому клочку родной земли, раз уж такая доля выпала. А другой доли Дунай себе и не желал.

Любомир тем временем вышел на подъем, прошел по узенькому перекидному мосту и оказался у запертой двери. Отворил, вышел из коридора. Остальные потянулись вслед. Дунай почуял свежий воздух, оглянулся, поняв, где находиться. Петровская башня темной громадой высилась по левую руку. Значит, стоят они на углу, что выходит на почти мертвую реку, поблескивающую в свете еле-еле мелькавшего среди низких туч месяца. Так… знакомая дорожка, частенько довелось ходить здесь, что и говорить. Это ему только на руку, можно будет проскользнуть незаметно. Нео не любили воду, старались оказываться возле нее пореже.

– Ну пришли, что ль…– протянул Любомир.– Собирайся.

Дунай развернул тяжелый, густо пахнущий кровью сверток, раскинул на полу галереи. Пахнуло еще сильнее. Буривой, повернув к нему голову и положив вещи у стенного зубца, сплюнул. Куда там мерзко господину дружиннику, значит. Дунай незаметно усмехнулся. Тоже мне, чистоплюй, не приведи Перун ему замараться в нечистой крови нео, помимо боя. Точно, это же вовек не отмыться, ну да. А он, пластун, человек привычный, не брезгливый, чего ему станется?

– Дай мне пояс. И желчь не забудь,– попросил у Буривоя, раскладывая шкуру так, чтобы кое-где подрезать.– И еще в мешке должны быть ремешки такие, тонкие…

– На, да ищи сам.– Буривой кинул мешок, звякнул пряжкой пояса. Сверху мягко плюхнулся мешочек, завернутый в тряпицу. Дунай вздохнул: помощи от дружинников ждать не приходилось. Наказ боярский слово в слово выполнят и больше ни-ни, какой там помогать ему, политому помоями и ненавистью убийце. Ничего, он не гордый, сам справится.

Потянул за ручку старого друга. Нож охотно выскочил наружу. Лезвие не блестело в лунных лучах, покрытое темной пленкой, вываренной из корней деревьев Тайницкого сада. Ни к чему блестеть разведчику оружием, не надо оно ему. Нож у Дуная всегда был острым. Попробовал ногтем – нет, не пользовались стальным другом, не стали марать руки о подлое ночное оружие. Ну и хорошо, меньше ковыряться сейчас придется.