— А чего виски седые?

— Это у меня от бати. Он тоже молодым поседел.

Она подергала меня за пальцы, потерла ладони. Я вдруг понял, что не хочу ее отпускать. Ну не то чтоб зазвать ее малину смотреть, я про то даже как-то и позабыл сперва. А просто… напужался вдруг, что она уйдет — и все.

— А чо тебя Иголкой звать?

— А ты чего смеешься-то? Имя мое не нравится, так?

— Не, не, я не смеюсь. Я это…

Вот, ешкин медь, иду за ней и чувствую себя каким-то отсталым, что ли.

— А меня Твердислав.

— А я слыхала. Тебя дружок так звал. Дальше за мной не ходи, отец заругает.

Она круто так развернулась и спиной к осинке притерлась. Травинку в зубах кусает и глядит так странно, вроде сказать что-то хочет, а не говорит.

— Дык… как же ты в лесу одна? Тут опасно ведь… — сказал и сам чуть не заржал. Чо-то я поглупел сегодня, может, на Пепле гари надышался. Чтобы пасечница, да в своем родном лесу забоялась? Да она вообще не из пугливых. Вон каких уродов, и то не забоялась.

Огляделся я. Вроде ветка где-то под ногой скрипнула. Или показалось. Такая чащоба тут, с двух шагов ничего не видать. И пахнет тут вкусно, не так, как у нас в бункерах. Честно сказать, у нас на Факеле некультурных еще хватает. Нажрутся всякой дряни, а потом это… хоть вентиляторы врубай. Как я туда Иголку приведу? Она ж привыкла в лесу, вон, цветочки всякие нюхать…

Тут аж зубы у меня во рту зачесались. Это оттого, что в глазья ее синие глядю, ешкин медь, вот всякая фигня в башку и лезет.

— Ты это, вот чо… ты, может, на Базар-то приходи?

— Может, приду.

— В понедельник, а? Драки посмотрим, весело будет. Может, кто музыку сыграет…

Она вдруг ко мне притиснулась, на цыпки встала, да как чмокнет в шею. Дык до щеки не дотянулась маленько. Но я от ее поцелуя едва в муравейник не сел. Забыл, куда шел и чо дальше говорить. А ведь сочинил умные слова, ешкин медь!

— Ты чо? Ты это…

— Ты меня спас. Вот что.

Повернулась… и пропала.

Уж на что я с детства охотник, могу три часа в лежке тура ждать, а ее сразу упустил. Раз — и нету, только ветки разогнулись. А птицы как чирикали, так и дальше, ни одна не потревожилась.

Ну чо, потопал я взад. На просеку вылез — а там наши, с бочками громыхают. Я про Иголку все думал. Дык чо тут сказать, ну никак из башки выкинуть не мог. Как взад шли — дороги не замечал, башка словно пустая, только и вижу, что глазищи ее синие-синие.

— Ты чего лыбишься? — испугались за меня парни. — Может, укусил тебя кто? Может, кровь пустить, полегчало чтоб?

Ну молодцы, ага, тревожатся за командира. Ясное дело, русский человек просто так лыбиться не станет. Это только в журналах драных, там у всех рожи врастяжку. Дык вот двести лет назад и доржались, чо от них осталось-то?

В понедельник, думал я. И так тепло чо-то стало… ну вот когда пса своего ночью обнимаю, даже еще теплее. Хорошо, если Иголка придет. Надо мамане рассказать, что ли…

Но скоро повидать Иголку не получилось.

Потому что в субботу на нас напали пауки.

14

БУНКЕР

Сервы ворвались субботней ночью.

Как оказалось, сволочи несколько дней рыли подкоп к старому бункеру. Вот почему их не было на теплотрассе, когда мы отбивались от могильщиков. Мне тогда еще показалось странным, и отцу тоже, ага. Ну не ходят большие био без своры служек. То есть видали и таких, но без прислуги им хреново.

Дык никто же не ожидал от них такой пакости. Теперь ясно, что лаборанты были правы — био сильно изменились, пожирая мертвецов и заразную землю с реки.