Чо там было дальше, Рустем не сказал, сам не знал. Но был очень злой, потому что из-за беглых хомо с роботом кио жутко осерчали и едва не перебили маркитантов с их караваном. Троих убили, товар ихний био растоптал вместе с повозкой. Хотя до того никогда не трогали, проверят — и отпустят.

— Ты глянь, чего творится, — зашептал мне в ухо Голова. — Слыхал, стало быть, кремлевские-то есть! Может, про это самое Куркино у него спросить?

Хотел я поближе к маркитанту пробраться, но тут увидал Иголку. Маленько заробел, не сразу подошел. А она стоит себе, смеется, маленькая такая, в цветастом таком вязаном платье, что ли, и волосы красивые. Смотрела она, как парни в гвоздики играют. Ну чо, игра такая, дык мне в нее играть с детства нельзя, потому что твердый. Берут гвоздики сантиметров по десять, ага, и ладошкой в доску забивают. Можно и кулаком, хоть лбом бей, лишь бы не молотком. Быстрее соседей свои гвозди заколотишь — получай петуха живого.

— Ой, здравствуй, — сказала Иголка, заулыбалась, вроде как обрадовалась. — Я боялась, ты не придешь, вот так. Мне сказали, к вам могильщики подкоп рыли? Это правда?

— Угу, — говорю, — рыли.

Ну и глазья у нее! В тумане на Пепле я тогда не шибко разобрал. То есть разобрал, конечно, но уж больно нервный тогда был.

— А еще мне сказали, что один смелый парень из пищали могильщика подбил. Все бежать со страху кинулись, а он один вышел и прямо в пасть тому пальнул. Правду говорят, так?

— Ну дык… — говорю. — У нас много смелых. По правде сказать, у нас почти все смелые.

— Ой-ой, — тут девчонка совсем заулыбалась и снова спрашивает: — А еще говорят, что этот же парень смелый недавно из огнемета большого био подпалил. Всех под землю прятаться позвали, да он не послушал, один против железа вышел и в Лужи того отогнал, вот так. Неужто у вас все такие смелые?

У меня аж за ушами вспотело. Эх, думаю, лучше пойду все гвозди на хрен в доски повбиваю, все легче, чем в глазья ей смотреть. Тут еще Голова влез:

— Здравствуй, ангел чистой красоты, — говорит. — Ты лучше от этого твердого держись в стороне. Это не человек, а настоящий про-дюсер.

— А ты кто таков? — удивилась Иголка.

— А я его право-защитник.

Иголка на него выпучилась, будто жабу в шапке увидала. А мне аж завидно стало. Ну чо, рыжий он такой, много умных слов выучил, стихи даже читал. Когда столько слов умных знаешь, девку увести в малинник — дело плевое. Но с Иголкой у него не вышло, ага.

— Какой я тебе чистый ангел? — поперла она на него. — Какой еще пер-дюсер? Какой из тебя справа-защитник? А слева кто тогда защитник? Щас пчел тебе в штаны пущу, поглядим, кто ты есть.

Но и рыжего так просто не завалишь. Стал он делать вид, будто вдали кого высматривает.

— Ты глянь, Славка, кажись, комар пищал, али я хвост какому мышу отдавил?

— Ах вот как? — зашипела Иголка. — Ой, был тут один такой, тоже пер-дюсер. Промеж ног ему пчел подсадили, сам теперь комаром пищит!

Еле я их обоих угомонил, помирил меж собой. Ну ничо, они быстро замирились, рыжий мне моргать стал и палец большой кажет. Я сказал Голове, чтоб он мне не мешал культурные беседы вести. А ежли ему, ешкин медь, так надо кого-то пер-дюсером обозвать, пусть идет к нео.