— А меня эта вот, Архип зовут, запомни. Если нужда какая, найдешь. Долг за мной.
— Нет у меня нужды.
— А не врешь, факельщик?
Ух, ешкин медь, видать, у них это семейное, что ли. Как глянет глязьями, как спросит строго — не вывернешься!
Теперь ясно стало, в кого Иголка такая… колючая, ага. А сама рядом молчком, пыхтит все громче, ногой пристукивает.
— Не вру. Чо мне врать-то?
— Ну и фигня тогда. Будь здоров. Дочь, пошли, эта вот, я жду.
Ясное дело, кабы лесничий Архип ей отцом не был, я бы не поглядел, что старый и с пчелами. Нечего со мной, как с мутом плешивым, лялякать.
Отошли они маленько и меж собой ругаться стали. Архип с дочкой, то есть. Мне особо не слыхать, но по губам пару слов разобрал.
«Чумазый». Это про меня, ясное дело. Мы же для них все чумазые, потому что на нефти живем и гарью дышим.
Иголка на отца, видать, обиделась, вытянулась. Так грудью на него и прет. Лесничий громче заговорил, рот набок кривит, по сторонам зыркает, ага, люди-то смотрят. За плечо дочку взял, она взад его руку откинула. У отца аж пчелы из гнезда полезли, загудели маленько. Другие пасечники вроде как в сторонку отошли. Ну чо, дело семейное, никому вязаться неохота. Так и пошли вразнобой, ругаясь.
— Ты глянь, имплицитная зараза какая, — тронул меня рыжий. — Не пара ты ей. Хоть и дьяков сын.
— Видал его?
— Архипку? Ну я его тута и прежде видал. Он к нам рабочих лечить приходил, когда кровью все харкали. Грят, колдун продуктивный. Только не думал, что дочка у него есть. Тама строго у них, девок гулять не пускают.
— Эх, ешкин медь. На Пепел пускают, а на Базар, выходит, нельзя?
— Что делать будешь?
— Пока не знаю…
И до того мне грустно стало — хоть башкой об стену бейся.
— Пошли, от Хасана подголосок прибегал, ждут нас, — рыжий опасливо огляделся. — Только тихо идем, нынче глаз много.
— Да кому мы, на хрен, нужны? — сплюнул я.
Вышло после, зря плевался.
Глаз и правда оказалось много.
17
СДЕЛКА
— Харашо сделал, чито пришел, — Хасан довольно погладил бороду. — Садись, Твердислав. Садись, Галава. Кушать будем.
— По своей воле не пришел бы.
— Э, зачем так плохо гаваришь? — Хасан урчал, как кот довольный.
Мне показалось, он еще толще стал с прошлого нашего обеда. Дык чо удивляться: мясо-то жирное, суп наваристый. Сытно живут маркитанты, ничо не скажешь. Вот только жизнь у многих короткая, так что я не завидую.
— Слышали ми про вашу беду, — сказал Хасан, обглодав ногу этого самого барашка. — Мине люди умные сказали — гон начался?
— Так и дьякон говорит, — кивнул я. — А у вас разве не беда?
— У меня нэт беды.
Вот же гад, ешкин медь. Ясное дело, в ихние подземные склады ни один био не докопается. Говорят, там стенки делали в расчете на любую бомбу.
— Разве ваши люди с каравана не погибли?
— Это нэ мои люди. У них свои дела. У нас с вами — свои, да?
— Хасан, мы можем пойти к тебе в приказчики, но у нас два условия, — сказал Голова. Мы так заранее договорились, чтоб Голова за двоих торговался. Дык он же умный, всяко ловчее меня скажет.
— Целых дыва условия? — заржал Хасан. — Может, я савсэм глюпый? Я вам работу даю, а ви мине условия, да? Ну харашо, гавари, гавари.
Жирный Тимур затрясся. Заросший волосами молодой Ахмед смотрел волком, калаш обнимал. |