В четыре часа открылось совместное заседание палат Верховного Совета СССР.

Горбачев сказал, что по Москве распространяются слухи о якобы имевшем место покушении на Ельцина, этот вопрос уже разбирал президиум Верховного Совета и решил ничего от депутатов не скрывать. И Михаил Сергеевич опять предоставил слово Бака-тину, который повторил все заново, только с большим количеством деталей.

В окружении Ельцина были весьма раздосадованы выступлением Бакатина, которого просили закрыть расследование.

Лев Суханов вспоминал:

«Да, к сожалению, слова он не сдержал и на сессии о «факте покушения» рассказал в своей интерпретации. Вы, наверное, помните, как у него тогда дрожали руки и голос, и вообще министр

чувствовал себя весьма неуверенно. Конечно же ему было неловко выходить на трибуну и говорить вещи, которые ему несвойственны. Кстати, Борис Николаевич не изменил к Бакатину своего отношения и до сих пор воспринимает его как порядочного человека...»

Депутатам Ельцин опять сказал всего несколько слов:

— Претензий к министерству внутренних дел у меня нет. Никакого нападения не было. Никаких заявлений я не делал. Это мое частное дело.

Выслушав Бориса Николаевича, Горбачев с непроницаемым лицом заключил:

— Принять к сведению, что никакого покушения не было. Пошутил. Все.

Михаил Сергеевич явно был доволен исходом этой истории. Его соперник оказался в дурацком положении.

Верный соратник Ельцина Виктор Ярошенко, депутат, а затем министр в первом ельцинском правительстве, с сожалением пишет:

«Я отчетливо помню те тяжелые дни, связанные с «расследованием» в Верховном Совете СССР по инициативе Горбачева вынужденного купания Ельцина в Москве-реке. Многие депутаты тогда отвернулись от Ельцина, и я видел, что он остро это переживает».

«Если бы не Наина и дочери, не знаю, как бы со всем справился, — вспоминал Борис Николаевич. — Мои «коллеги» только и ждут момента ударить сзади посильней, чтобы упал и никогда не смог подняться».

Но, против ожиданий Горбачева и опасений Ярошенко, в глазах широкой публики «мокрое дело» Борису Николаевичу нисколько не повредило. Такие были настроения: что бы ни делал Ельцин, все шло ему в плюс.

Егор Гайдар пишет, что Ельцин взял на вооружение энергичный социальный популизм и борьбу против привилегий партийной и государственной элиты:

«Призыв взять все и поделить, который в свое время в полной мере использовали большевики в борьбе за власть, оказался на этот раз обращенным против них самих.

Ельцин, ездивший в трамвае и пошедший в обычную районную поликлинику, буквально взмыл на гребне народной симпатии, после чего мог себе позволить и неудачные выступления в Америке, и загадочные падения в реку. Ничто не могло остановить роста его популярности, а все накладки молва относила на счет «заговора» элиты против народного заступника».

Сторонники Ельцина уверенно говорили о травле, а Борис Николаевич сделал заявление для прессы:

«16 октября 1989 года на сессии Верховного Совета СССР под председательством М.С. Горбачева был обнародован инцидент, затрагивающий мои честь и достоинство.

Против моей воли к разбору данного вопроса был привлечен министр внутренних дел товарищ Бакатин, который, смешивая ложь с правдой, не имел морального права способствовать распространению слухов, порочащих меня в глазах общественности. Более того, товарищ Бакатин ранее заверил, что никакого расследования, а также оглашения информации, касающейся лично меня, проводиться не будет.

Новый политический фарс, разыгранный М.С. Горбачевым на сессии Верховного Совета и раздуваемый официальной прессой как событие первой величины в стране, объясняется, конечно, не заботой о моем здоровье и безопасности, не стремлением успокоить избирателей, а новой попыткой подорвать здоровье, вывести меня из сферы политической борьбы.