В союзном парламенте в Межрегиональной депутатской группе объединились очень умные люди, они выдвинули много интересных идей. Но они были бессильны. Они тоже искали волшебную фигуру, которая бы могла противостоять происходящему.

Люди видели, что власть боится Ельцина, и интуитивно его поддержали. А эта поддержка помогла ему стать вожаком. Однако он не стал ни трибуном, ни стратегом. У него не было программы действий, она так и не появилась за эти годы. Но думающие люди помогли ему избрать правильную позицию.

По контракту с иностранными издателями Ельцину после выхода в свет его первой биографии предстояло участвовать в презентации книги. Это позволяло ему побывать за границей. Не только отвлечься и развлечься, но и установить первые контакты; хотя изначально в его окружении исходили из того, что на международном поприще конкурировать с Горбачевым невозможно.

В марте он побывал сразу в нескольких европейских городах, собирался еще и в Нью-Йорк, но его вынудили вернуться в Москву для участия в пленуме ЦК КПСС.

В Париже его ждал бывший первый секретарь Свердловского обкома Яков Петрович Рябов. Он рассказывал мне:

— Мне посольские сказали, что приезжает Борис Николаевич. Я вызвал двух ребят из группы прессы и сказал им: когда приедет, первыми поднимитесь в самолет, передайте привет и скажите: будет у него желание, я с ним встречусь.

Были у него дебаты с диссидентом Александром Зиновьевым (тот стал обвинять Ельцина, что он такой же партийный функционер, как Горбачев, и не может называть себя демократом). Мы по телевидению смотрели эти дебаты. А на следующий день мне надо лететь в Москву на пленум ЦК.

Легли спать, в три или четыре часа утра звонит сотрудник посольства, бодро докладывает:

— Полный порядок, мы с Борисом Николаевичем все сделали, помогли, он доволен.

Я удивился:

— Чего ты ночью звонишь, мог бы завтра утром доложить.

— Борис Николаевич хотел бы с вами поговорить.

— Ну давай.

Слышу в трубке знакомый голос.

— Ну, Петрович, спасибо, ребята помогли, — говорит Ельцин. — Хотелось бы встретиться.

— Так завтра и встретимся, ты же летишь завтра?

— Не знаю.

— Как? Пленум же! Надо лететь. Завтра утром в самолете и встретимся. Я скажу, чтобы нас посадили на первом ряду. Ты рядом со мной.

Ельцин:

— А у меня билет на другой рейс.

— Это тоже не проблема.

Я объяснил своему сотруднику:

— Позвони представителю «Аэрофлота», чтобы он поменял Ельцину билет на наш рейс, и больше меня не тревожьте. Я в девять двадцать выезжаю, а без четверти пусть мне представитель «Аэрофлота» позвонит, доложит, что он сделал.

Только легли... Жена спрашивает:

— Что случилось?

— Да это Борис Николаевич, рвется.

Проходит час. В пять утра звонит опять наш Костя Петриченко, хороший парень. Я уже на взводе:

— Ты чего?

— Все, с «Аэрофлотом» договорились.

— Так чего звонишь?

— Борис Николаевич хотел поговорить.

Он берет трубку:

— Спасибо, все сделали. Но хотелось бы встретиться.

Я уже чувствую его состояние. Стал ему объяснять:

— Ну, сейчас же пять утра. Мы с тобой просто по рюмке выпить не можем. Надо потолковать, обсудить, надо поднять повара, чтобы он что-то подготовил. Ты приедешь не один, а с французами. А их я не пущу. Они куда денутся? И когда ты приедешь? А утром самолет. Все, договорились, встретимся в самолете.

Больше он не звонил. А в самолете он поддал и стал мне говорить: зачем ты выступал на октябрьском пленуме?

Я ему говорю:

— Если бы сейчас пленум проходил, я бы и сейчас выступил.