26 июля 1975 года председатель КГБ Юрий Андропов написал записку в ЦК КПСС: «Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в городе Свердловске. Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города... Представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому партии решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города. Проект постановления ЦК КПСС прилагается. Просим рассмотреть».

4 августа политбюро одобрило записку Андропова и поручило «Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города». Но это решение было исполнено только через два года.

Предшественник Ельцина Яков Рябов утверждает, что постановление политбюро давно было получено в обкоме, но он не спешил его выполнить, потому что краеведы хотели сохранить дом как памятник истории. А Ельцин, напротив, проявил инициативу и снес дом.

Борис Николаевич потом рассказывал, что на него Москва очень сильно давила, что он дважды отказывался исполнить приказ о сносе дома Ипатьева, а потом все-таки капитулировал. Так или иначе, но в те времена отношения с КГБ у Ельцина были очень хорошие.

Бывший генерал госбезопасности Валерий Воротников пришел в краевое управление КГБ с поста второго секретаря Свердловского обкома комсомола. Он рассказывал мне:

— Ельцин часто у нас бывал. Я ему докладывал об обстановке. К нашей информации он относился внимательно, принимал меры. Была проблема, которая состояла в том, что областные руководители считали, что местные подразделения контрразведки — это «их» информационная служба. Но в КГБ был очень строгий принцип — это централизованная структура. Информация, поступающая в центр из любой точки, должна быть полной и объективной. То есть мне не сообщить в Москву всю правду о том, что творится на моей территории, — это грех самый тяжкий. Бывали такие случаи, когда не хотелось какую-то информацию сообщать в центр, но я не мог не сообщить.

А система была такая. Я подписываю шифровку, и, если речь идет о важной информации, ее — даже без подписи председателя КГБ — автоматически отправляют высшим руководителям страны. То есть хозяин области отдает себе отчет в том, что произойдет после того, как такая информация уйдет в Москву. Ему сразу позвонят из ЦК или из Совета министров^ спросят с него за то, что случилось.

Поэтому мы действовали так: нравится кому-то информация или не нравится, но в нужный момент руководители страны ее получат. Когда происходило чрезвычайное происшествие, тут начинались проблемы. С точки зрения местной власти, это пустяк. А с точки зрения центра, это очень важно. Например, прорвало трубы, снабжающие теплом рабочий поселок. Это произошло ночью. Утром уже стали восстанавливать. Я все выяснил: масштабы ЧП, ход работ. И собрался доложить первому секретарю. Тут мне звонят и слезно просят не говорить Ельцину: «Мы уже все сделали, авария ликвидирована. Зачем Бориса Николаевича беспокоить?»

И без этого было что докладывать, поэтому в понедельник во время беседы с Ельциным я об этом деле умолчал. Вернулся к себе. Через полчаса звонит телефон, и я получил очень серьезный втык от Ельцина: почему не рассказал о ЧП? Мне было стыдно, это был урок, и я понял, что не докладывать всю информацию — чревато...

С КГБ Ельцину пришлось тесно сотрудничать в апреле 1979 года, когда в городе произошла тщательно скрываемая вспышка таинственной эпидемии. Многие люди умерли, потому что медицина оказалась бессильна против неизвестной болезни. Официальное объяснение — люди скончались после употребления в пищу мяса зараженных животных.