В зале собралось восемьсот человек, были заготовлены неприятные для Ельцина вопросы относительно тех привилегий, которыми он сам пользуется. Но Борис Николаевич не стал ждать, когда их зададут, а сам заговорил и почему он ушел из горкома, и о привилегиях. Гречко демонстративно снял свою кандидатуру, и Ельцин получил больше половины голосов.

Теперь он мог официально вести предвыборную кампанию, хотя никто еще толком не знал, как это следует делать.

Все было внове — как проводить встречи с избирателями? Где напечатать предвыборные листовки? Как их распространять? Поговорить с кандидатом в депутаты желали самые разные люди. Приходилось учиться быть убедительным и отвечать на каверзные и злобные вопросы.

Но для многих людей он уже был кумиром. Им восторгались. На встречи с ним собирались тысячи людей, приезжали из других городов. Они встречали его аплодисментами, скандировали: «Ельцин! Ельцин!» Вокруг него образовалась небольшая команда — его помощник Лев Суханов, бывший телохранитель Александр Коржаков, которого уволили из КГБ за то, что он продолжал поддерживать отношения с Ельциным.

Первым доверенным лицом Ельцина стал Александр Музыкантский, будущий вице-премьер правительства Москвы, товарищ Суханова по научно-исследовательскому институту «Проектсталь-конструкция». Приходили люди и говорили, что хотят помогать Ельцину. И помогали.

На борьбу с Ельциным был мобилизован весь партийный аппарат города. Горбачеву был известен каждый шаг Ельцина, за которым следил КГБ.

26 марта 1989 года в день голосования большое количество журналистов сопровождало семью Ельцина на избирательный участок в районный дом пионеров.

За Ельцина проголосовало 89,6 процента москвичей — это был тяжелый удар по партийному руководству.

Он написал заявление главе правительства Николаю Рыжкову с просьбой освободить его от обязанностей министра.

Через день после выборов, 28 марта, заседало политбюро. Настроение было мрачным. Партийный аппарат пытался провалить Ельцина на выборах и провалился сам. Народ проголосовал против власти, против партийных секретарей, крупных военных, чиновников.

После выборов немало руководителей партийных комитетов, которым избиратели выразили недоверие, жаловались принародно: проиграли потому, что «людей настраивают против партии и аппарата».

Честно говоря, настроить, например, миллион ленинградских избирателей против всех областных и городских партруководите-лей (а они все проиграли!) вряд ли кому под силу, кроме них самих. Те, кто получает власть, должны рассчитывать не только на пироги и пышки. Правящим кругам и отвечать за провалы в экономике и социальной политике, за пустые полки и коммунальные квартиры. Не справился — подавай в отставку. Не хватило мужества самому уйти? Не удивляйся, что забаллотировали.

Естественный принцип коллективной ответственности правящей партии за все провалы в тех условиях не мог привести на выборах к победе другой партии, потому что у нас была однопартийная система. Но состав руководящей команды недовольные избиратели сменили: поэтому хотя среди народных депутатов СССР абсолютное большинство составляли члены КПСС, для самой партии это были новые люди.

Жаловались провалившиеся на выборах партийные секретари (кто-то из них быстро лишился и партийного поста), что они в любом случае оказались в проигрышном положении рядом с «неформалами»: те на площади что хочешь могут говорить, а я за свои слова отвечаю. Поэтому им толпа аплодирует, а меня освистывает...

Верно, партийные руководители не умели выступать, боялись митингов, непосредственного общения с избирателями, толпой, не способны были овладеть аудиторией.

Партийные секретари охотно принимали упрек, сожалели: говорить не приучены, мы больше работать привыкли... Конечно, ораторскому искусству их не учили. Как и тех, кто выиграл на выборах.