Рафаэль передал ей хрустальный бокал.

— Не забывай, что ставки были слишком высоки. Если бы Фелипе удалась его афера, мне бы не пришлось рассчитывать на многое. Семья Сантовена очень богата и очень консервативна. Они чрезвычайно гордятся чистотой своей крови и верят в наследственность. — Он улыбнулся. — Как, ты думаешь, чувствовал себя Фелипе, когда ему на голову свалился такой подарочек, как я?

— Но ведь, несмотря ни на что, ты его внук!

— Он поставил на моем отце крест еще до моего рождения, — сухо сказал Рафаэль. — Мой отец был тем самым уродом в семье, о котором столько говорят. Он любил выпить, был игроком и не пропускал ни одной юбки — не считая других, менее привлекательных черт его характера.

— Какое это имеет значение? Ведь твой отец умер!

Боже, у него было ужасное детство! Сначала он был отвергнут собственной матерью, затем — семьей своего отца, настолько богатой и настолько аристократичной, что найти оправдание их поведению было почти невозможно. На глаза у нее навернулись непрошеные слезы, и она забыла о прелести окружения — в этом роскошном доме Рафаэль когда-то страдал.

Рафаэль нежно стер сверкающую слезинку.

— У тебя такое отзывчивое сердце, amada. Ты меня удивляешь. Где же оно было, когда я тебе отдал свое?

Она судорожно вздохнула, но ничего не сказала, боясь выдать себя.

Он опустил руку.

— Я был таким романтиком. Я влюбился в тебя в ту же секунду, как увидел. Но чтобы забыть тебя, мне понадобилось значительно больше времени. — Он насмешливо смотрел в ее полные боли аметистовые глаза. — Слава Богу, все позади. Сегодня мне нужно свободное сердце. И если ты об этом будешь помнить, то наш брак будет самым цивилизованным в мире. И совершенно бескровным. Я уже больше не тешу себя надеждой присутствовать во всех твоих помыслах. Так, я думаю, тебе будет легче.

Сара побледнела как смерть.

— Уж чего-чего, а легче мне от этого не станет. Это рецепт несчастья.

Я здесь ради детей…

— Не строй из себя мученицу, gatita. На мучеников у меня нет времени, — предупредил Рафаэль. — Я считаю, что осуществились твои самые смелые мечтания и драгоценный камень нашел свою оправу. Я думаю, что теперь даже твои мама с папой позволят себя уговорить, отбросят предрассудки и соизволят посетить нас. Так что не надо о несчастье. Ты ведь приобретаешь все, к чему стремилась, плюс благословение семьи, разве не так? Рафаэль мог быть жестоким, очень жестоким. И в настроении его действительно произошли изменения после их последней встречи. От этих мыслей ее отвлекли голоса, послышавшиеся из-за двери.

— Сара, позволь представить тебе родственников Эрнандо, моих тетю и дядю, — растягивая слова, представил Рафаэль. — Рамон и Люсия.

Люсия была высокой и очень худой блондинкой с холодными и колючими, как блестевшие у нее на шее алмазы, голубыми глазами. Рамон был приземистым и широкоплечим, с грубыми чертами лица и простецкими манерами. Люсия приветствовала Сару с минимумом почтения. Рамон же попытался сгладить неловкость какими-то бессвязными замечаниями. Рафаэль не предпринимал ни малейших попыток наладить беседу. В воздухе повеяло холодом. Когда Консуэло объявила о начале ужина, Сара вздохнула с облегчением.

Стол был накрыт в удивительно пропорциональной комнате, выдержанной в роскошных, пурпурных с золотом, тонах. Длинный стол был накрыт как на банкет. Тяжелые серебряные подсвечники и старинная хрустальная посуда соперничали с непревзойденным обслуживанием.

— Странно, а почему нет Катарины? — неожиданно поинтересовалась Люсия.

— Она по двадцать четыре часа в сутки работает над своей следующей коллекцией, — ровным голосом объяснил Рафаэль.