Потому-то и не получил Рубцов высоких дивидендов от режима. Поэт поселился в Вологде, еще недавно считавшейся местом ссылки.

«ЕМУ БЫЛО ГРЕХ ЖАЛОВАТЬСЯ»

Что ни говори, а местная власть чтила Рубцова: в Вологде он имел отдельную квартиру в центре, дом его по тем временам был элитным. Это сейчас он считается хрущобой, а в те годы полгорода обитало в дощатых, насквозь продуваемых бараках, где грудные младенцы мерли, как мухи (автор этих строк и сам родился в Вологде в 60-е, дважды подхватывал тяжелейшее воспаление легких в таком вот бараке, и все – в двухлетнем возрасте! Выжил только благодаря переезду в Подмосковье).

Об отдельной квартире с ванной и туалетом, горячей водой не смели мечтать даже многодетные семьи, где муж с женой проработали в каторжных условиях десятки лет. А одинокому Рубцову, вчерашнему «тунеядцу», такое жилье дали. За что? За членство в СП. За стихи. Взяли его и в «Вологодский комсомолец», чтобы у поэта всегда был кусок хлеба. Хлеб он брал, но на работе практически не появлялся, откровенно презирая журналистику…

Так вышло, что мать автора этих строк в те годы работала в вологодской партийной газете «Красный Север». По ее воспоминанием, местные журналисты попросту завидовали Рубцову, его житейским благам и вседозволенности. «Вот уж кому грех жаловаться!» – восклицали коллеги, выслушивая постоянные сетования Рубцова на незаслуженную нищету и недостаток вниманию со стороны властей. Поэта даже отчасти презирали за его постоянное, непреходящее нытье. Ведь даже самые маститые журналисты Вологды, отбарабанившие в газете по многу лет, жили гораздо хуже его, «пришлого и вечно недовольного стихоплета» – так называли промеж собой новоиспеченного сослуживца здешние «рыцари пера».

Дербина была шокирована жилищем Рубцова. Нет белья, кругом грязь, бутылки… Рубцов пил все больше, здоровье его ухудшалось. А книга стихов Дербиной «Крушина» с предисловием Рубцова уже несколько месяцев «кисла» в вологодском издательстве… Он ведь обещал помочь! Дескать, с моим предисловием твоя книга выйдет всенепременно и очень быстро! Нет, не печатают… И женщина с ужасом осознала: ставка сделана неверно. «Это была пустота рухнувших надежд. Какой брак?! С этим пьянчужкой?!» – скажет она спустя годы.

Дербина признает в своих воспоминаниях: тогда, перед трагедией, она смотрела на Николая как на обузу, оковы, которые надо скинуть.

Еще задолго до смерти Рубцов написал стихи: «Я умру в крещенские морозы, я умру, когда трещат березы». Пророчество? Не иначе… По воспоминаниям тех, кто знал Рубцова, он ежегодно перед Крещеньем испытывал ухудшение самочувствия, говорил, что умирает.

Только что ж тут странного? Позади обильные возлияния: Новый Год, как-никак! Да и день рожденья (3 января) справлялся неделю кряду. А там старый Новый год… Не удивительно, что к Крещению поэт подходил в истерзанном состоянии. А с тяжелого похмелья всегда на ум приходят мысли о смерти. Да и само похмелье в мороз переносится тяжелее: когда трещат березы, особенно сильно трещит башка… По одной из версий, именно в состоянии тяжкого «крещенского бодуна» Рубцов и «выдал» две первые строки своего стихотворного пророчества. Так что если и есть мистическая закономерность в «крещенской» смерти поэта, то она куда глубже и… эпохальней, что ли…

НЕ КО ДВОРУ?

Но были и те, кто не желал или не мог быть придворным. А может, их просто ко двору не приглашали? И Рубцов был одним из таких «вольноопределяющихся». Изгой, который просто хотел писать стихи. И все. Такие либо погибали, либо спивались. Николай Рубцов вконец спиться просто не успел.