Тут Римма повлекла своего спутника вперед, потому что провожающие уже отошли к стене, где стояли крышки гробов, и ждали последних желающих проститься. Самсон двинулся за Риммой, думая, что и самому было бы неплохо опереться на чью-нибудь руку: Фалалея, например, или бесценной госпожи Май.

Через два шажка он остановился и похолодел. К запаху ладана и свечей примешался какой-то посторонний, неприятный запашок. Самсон повел носом, и тут же за его спиной пронзительно завопили старухи:

– Караул! Горим! Пожар!

В ту же секунду кто-то оторвал от него прекрасную Римму, ее с криками повлекли к дверям – он понял, что сейчас Суламифь будут купать в снегу. А что еще оставалось делать, если юбка ее сзади – видимо, воспламенившаяся от неосторожной свечи – трещала, дымилась и горела!

И действительно, чуть не до полуночи просидел он вместе с дежурным в конторке. Нашествия писак, правду сказать, не приключилось, но трех голубчиков – одного за другим – спровадил. С суровым отеческим внушением – меньше доверять сообщениям хмельных адвокатов, тем более что вчера вечером следователь самолично разослал официальное сообщение: депутат Гарноусов едва не пострадал от случайной пули хулигана.

По выражению начальственного лица Лапочкин смекнул, что случай в парикмахерском салоне не так прост, как предстает с первого взгляда. Молодого следователя Лапочкин почти любил за твердость и смелый нрав – предшественник его, пусть земля ему будет пухом, никогда бы не решился на такие современные штучки. Тернов в каждом человеке принимал живейшее участие и считал, что буква закона хоть и существует, но и на нее есть управа. Уж не первый раз доверял он Лапочкину конфиденциальные поручения. Вот и вчера: попросил отнести преступный пистолет эксперту из своих, да тот уж и знал, что надобно изготовить два заключения. Первое – о том, что из пистолета стреляли. А второе – не стреляли. Стоит это сто рублей. А эксперту не жалко: господин Тернов его еще ни разу не подвел, какое надо заключение, то и использует. А другое – в мусорную корзину…

Правда, сегодня утром Лапочкин был озадачен. Прежде эксперт никак не комментировал поручение, а на сей раз, не взяв денежки, вздохнул: «Зачем напраслину на человека возвожу? Грех ведь. Пистолет-то чистый».

Лапочкин понял результат экспертизы по-своему. И пока Павел Миронович Тернов в присутствие не явился, помчался на место преступления и подобно ищейной собаке прочесал окрестные улицы и дворы. Слава Богу, уже светлело! И людишки бодрствовали, шныряли туда-сюда.

Навестил и злополучный салон «Coiffeur Basilio». Хозяин заведения хлопотал о замене витринных стекол. Принял он Лапочкина едва ли не подобострастно, с причитаниями об убытках, которые неизвестно кто ему должен возместить. Помощник дознавателя слушал хозяина молча – и взгляд его был тяжел, как чугунная гиря. Затем исследовал кресла, на которых вчера сидели Гарноусов и неизвестный клиент, перелистнул иллюстрированные журналы, валявшиеся тут же для развлечения ожидающих, – потрепанные, с замусоленным углами, они ничего интересного не содержали.

В настенном зеркале зияла дыра, и от нее разбегались замысловатые трещины – сюда угодила шальная пуля.

Лапочкин непререкаемым тоном велел мастерам, свидетелям происшествия, нарисовать приблизительный портрет неизвестного клиента. Цирюльники повиновались – из трех изображений только одно напоминало человеческое.

– Кто это рисовал? – властно осведомился Лапочкин.

Мастера вытолкнули вперед парнишку – сельского вида, конопатого, с похожей на дамскую мушку родинкой на щеке.