– Может, он не к нам? – в ужасе прошептала одна из девочек.

– К нам, Сикуте-нэ, к нам, – покачала головой Митаюки-нэ. – Мыслю, за старой Нине-пухуця он заявился. Злая шаманка – главная его сторонница, невесть сколько поколений ему служит. За ней, верно, и летит. Упряжка Темуэде-ни ведь накануне завсегда снаряжается? Попомните мое слово, как раз завтра ее и сожгут. Все к тому идет, по всем приметам. Посему и колдунья старая все силы зла к себе стягивает. Мир боится и сотрясается. Вот отсюда и приметы. У меня поутру гребень сломался. Тоже примета жуткая, об опасности для головы, для жизни предупреждает. Кабы о казни Нине-пухуця не знала, испугалась бы, домой ушла и в тайнике родовом затаилась…

Митаюки-нэ пригладила волосы ладонью и вдруг, хихикнув, предложила:

– Девочки, а пошли купаться?

– Пошли!!!

От этого предложения не отказался никто, и воспитанницы Дома Девичества, на ходу скидывая кухлянки, побежали к озеру.

Третьим стругом командовал отец Амвросий, четвертым – Матвей Серьга, посаженный в старшие в награду за проявленную в вылазке доблесть, а заодно и для проверки – как с воеводскими обязанностями управится. Все же третий десяток мужику скоро, давно пора из простых казаков в старшие подниматься. Коли по силам ему за других отвечать, конечно же…

Замыкал поход, понятно, струг Ганса Штраубе – вояки опытного и знающего. Отставшему поможет, попавшего в беду поддержит, раненых вытащит, отступление прикроет, атаке на помощь придет. В нем боярский сын Егоров был чуть не больше, чем в себе уверен. Уж очень хитер зачастую немчура оказывался, простодушным казакам не чета…

Силантий командовал угрюмо. Приказов почти не отдавал, разговоров не заводил, с ратными не шутил. Как утром отваливали – токмо рукою изредка кормчему показывал, как струг удобнее через излучины провести. Ближе к вечеру приказывал на привал останавливаться – а там уже к атаману вся власть переходила.

Впрочем, казакам было не до веселья. Тяжелые струги шли все время против течения. Ветра на узком русле меж высоких лесов не было, так что мачты путники даже ставить не стали, полагаясь только на весла. Даже трудясь в две смены, выматывались они так, что на привалах сил оставалось только поесть да свалиться спать.

Восемь переходов прошли без приключений – даже огромные здешние ящеры к стругам старались не приближаться. Видимо, принимая за неведомых зверей, что могут при своих размерах оказаться и опасными. На девятый день пути, после первой пересменки, Силантий поднял руку и указал на берег. Струги один за одним послушно привалили к череде корней, подобно изгороди торчащим из воды.

– До заставы дикарской верст пять всего осталось, атаман, – сказал Андреев. – Надо бы помолиться крепко да пяток лучников вперед выслать. Знамо, со мною и Маюней. Глаз у остяка острый, пригодится.

– Задумку имеешь? – спросил его Егоров.

– О прошлом разе до тех пор от чародея прятались мы, пока разговоры житейские не завели, – признался десятник. – На них сразу и попались. Посему полагаю, души нам очистить надобно, исповедавшись, и причастие принять. А уж опосля, с мыслями травяными, на колдунов и выступать. После пропажи караульного воеводы здешние, по уму, пост усилить должны. Место там на троих – троих, вестимо, и поставят. Подкрасться надобно незаметно да стрелами и посечь, пока чары напустить не успеют.

– Разумно… – согласился воевода и, обернувшись, закричал: – Отец Амвросий, разворачивай часовню походную. Ныне помощь Господня нам превыше прочих надобна. Исповеди принимать пора да грехи отпускать, дабы с душою чистой и твердой в сечу идти.