– Без проблем, – кивнул Зубов. – Я сам двумя руками за служебную дисциплину. Но если вы скажете одно лишнее слово, только одно… Я оборву разговор.

– А я подумала, за одно лишнее слово вы пристрелите меня из своего поганого ружья.

Маргарита Николаевна, младшая сестра покойной поэтессы Волгиной, расположившись за круглым столом у окна, сосредоточено работала. Грызла кончик шариковой ручки, морщила лоб, делала очередную запись на листке бумаги. И, уставившись в потолок, долго сидела с открытым ртом, вспоминая, какие именно ценные вещи исчезли из квартиры старшей сестры. Девяткину оставалось только наблюдать за этими манипуляциями, и время от времени, чтобы не заснуть, задавать очередной уточняющий вопрос.

– Вот вы пишите, что у Ирины Николаевны хранилась две пары мужских часов, золотые «луковицы» фирмы «Мозер», предположительно тысяча девятьсот десятого года выпуска, – он потыкал пальцем в первую исписанную страничку. – Это что абсолютно одинаковые часы?

– Не совсем, – Маргарита Николаевна сняла очки и потерла пальцами тонкий породистый нос. – Один экземпляр выпущен в простом оформлении. Часы с двумя крышечками. Внешняя крышка с фирменным вензелем. Внутренняя крышка гладкая. А внешняя крышка других часов украшена драгоценными камнями. Эти часы – штучный товар, они занесены в специальные каталоги. Но их цену, даже приблизительную, я не назову.

– Этого не требуется. Надо дописать, какие различия были между часами. И что за камни на крышке. И вот еще: тут указано, что в сережках белого золота бриллианты по два с половиной карата. Хорошо бы указать, какая у камней огранка.

– «Розочка», разумеется, – сказала Волгина-младшая. – В старину ювелиры использовали эту огранку. Другой, по-моему, и не было.

– Вот и напишите – «розочкой».

Девяткин вернул хозяйке листок и стал смотреть в окно. В этой квартире уже появлялся дознаватель, составлявший перечень пропавших ценностей, но сработал он халтурно, видно, торопился по своим делам. В составленном поминальнике не были описаны приметы ценностей, внешний вид, качество и вес пропавших камушков. Девяткину пришлось самому заняться этой рутиной, хотя в ювелирных делах он разбирался поверхностно. Слава богу, у Волгиной оказалась цепкая память. Обида занозой засела в ее сердце на всю жизнь: лучшие ювелирные изделия, настоящие произведения искусства, получила по наследству старшая сестра, которая никогда не носила даже скромные сережки, даже колечко из самоварного золота. А младшей сестре досталось что похуже. Почему так? В подробности Волгина не вдавалась, а Девяткин решил, что маленькие семейные тайны к его делу не относятся.

Пару раз в комнату входил высокий старик, он держал спину прямо, пояс теплого, простроченного золотой ниткой халата, туго затянут на животе. Антон Андреевич, доктор медицинских наук и член всех известных академий мира, исподлобья смотрел на Девяткина, попусту отнимавшего время у его супруги, хмурился и сердито стучал по полу резиновым наконечником палки. Его лысый шишковатый череп блестел, на щеках играл румянец, на скулах перекатывались желваки. Старик был настолько похож на одного известного вора в законе по фамилии Кирсанов, что Девяткин боролся с желанием встать, заковать профессора в наручники и пару раз съездить кулаком по его умной башке. Но того вора еще три месяца назад приговорили на сходняке его же коллеги. Еще живого Кирсана затолкали в двухсотлитровую бочку и залили жидким бетоном.

– Муж волнуется, что вы втягиваете меня в это дело, – вздыхала Волгина. – Говорит, что убийцу все равно не найдете. И ценности тоже.