— Я маленький человек, господин, и не могу говорить за власть предержащих. Но если Империя протянет вам руку, готовы ли вы ее принять?

— Ты говоришь от имени империи, но, передав нам меч, ты становишься ее врагом, — заметил старец.

— Да, если союза между Ростианом и виари не будет.

— Мы знаем цену союза с Ростианом, — сказал старейшина, и я уловил в его голосе презрение. — Когда-то Империя бросила нас на произвол судьбы, и мы лишились всего, что имели. Империя всегда делала вид, что нас не существует.

Можем ли мы верить вашим командорам, вашему императору? Для последователей веры в Матерь виари — всего лишь безбожные язычники. И наши земли теперь часть империи. Никто не вернет их нам.

— У империи и у вас общий враг. Разве это не причина стать союзниками?

— Наш отказ выдать Брианни может стать поводом для разрыва Договора, а может и не стать, — ответил Варин. — А вот заключение союза с империи куда как более недружественный поступок. Магистры не простят нам этого.

— Договор Двадцати Статей стоил бы чего-нибудь, если был бы договором равных. Магистры считают вас своими слугами — не хочу сказать «рабами».

— А разве ваш император так не станет считать?

— Еще раз повторюсь, милорд — я не могу говорить за императора. Я не его посланник, и не наделен полномочиями вести переговоры с вами. Я здесь, как частное лицо, я не посол. Но я прошу поверить мне. Мои слова — это слова человека, которому небезразличны судьбы и людей, и виари. Мы были в Хареме и видели картину Мацея Хомрата.

— Кто такой Мацей Хомрат? — отозвался один из старейшин.

— Пророк, — я перевел дыхание. — Он предсказал новое нашествие Зверя, и оно начнется скоро. Мы видели изображение на картине…

— Пророчества людей! — фыркнул старейшина, заговоривший со мной первым. — Разве люди наделены Даром Предвидения? Ни разу…

— Погоди, Элемар, — остановил его Варин. — Мы и без ваших пророков знаем, куда идет мир, шевалье. Как моряк предугадывает приближение шторма по ветру, воде и поведению морских обитателей, так и мы видим, что великая буря вот-вот разразится. И наши мысли о том, станет она для нас началом новой истории виари, или же окончательной погибелью.

— Ты все время говоришь о погибели, милорд. Неужто все так безнадежно, или ты сгущаешь краски?

— Хочешь сказать, что я трус, и мои собратья по Совету тоже трусы? — В глазах Варина сверкнул гнев, но миг спустя эта искра погасла. — Нет, юноша. Мудрость иногда бывает похожа на трусость, но это не одно и то же.

— И в чем состоит такая мудрость? — Я сделал ударение на слове «такая».

— Среди виари нет единства. Два наших дома уже присягнули сулийцам, а прочие колеблются. Большинство из нас хотят остаться независимыми, но все понимают, что в случае большой войны нам придется принять чью-то сторону. Или же воевать друг с другом. Что может быть страшнее?

— Нашествие нежити, — сказал я. — Когда-то вы сумели спастись сами, но потеряли свои земли. Сможете ли вы отсидеться на своих кораблях, если вся земля станет принадлежать мертвым?

Варин не ответил — протянул руку и стащил ткань с округлого предмета на столе. Я увидел драконье яйцо, точно такое же, что было в руинах Минга и открыло нам портал в Заповедь, только крупнее и покрытое красноватыми прожилками.

— Харрас Харсетта, — вздохнула Домино.

— Вы сказали, что драконы вернулись, — сказал Варин, положив ладонь на артефакт. — Даже если это правда, что толку? И как это поможет нам найти правильный путь?

— Вы его уже нашли, — ответил я.