Дженн смотрела, так сильно сжав ей руку, что у нее онемели пальцы. Дедушка с бабушкой с мертвенно-бледными лицами уставились в экран, на котором стараниями операторов крупным планом возникали то кроваво-красные глаза, то сверкающие клыки этих чудовищ.
Мир во всем мире. Такова была повестка дня заседания. Доклад делал вампир по имени Соломон, он был красив, харизматичен, как кинозвезда: ярко-рыжие волосы, великолепные зубы, черный костюм без галстука.
То, что сказал дед, когда телевизор выключили, ее дедушка, носивший на плече татуировку в виде голубя мира, поразило Хеду.
— Мир во всем мире… обман, большой мыльный пузырь, — тихо проговорил он, обернувшись к бабушке.
— Хеда, ты почему ничего не ешь? — спросил один из дядюшек, проходя мимо.
Хеда вздохнула и посмотрела на Дженн: та стояла в другом конце комнаты и спокойно разговаривала с одним из друзей папы Че.
Хеда помнила тот день, когда Дженн ушла из дома, помнила ту ужасную ссору. Поправка: последнюю ужасную ссору в доме. Дженн всегда ссорилась с папой. Хеда знала, что когда-нибудь он добьется того, что она уйдет из дома, как знала, что в тот Валентинов день наступил конец света.
Как безумная, Хеда сунула в рюкзачок нижнее белье, зубную щетку, мобильник и три тысячи долларов, которые накопила на зимние каникулы и выскочила из дома вслед за старшей сестрой.
Но мама догнала ее на «Вольво», вернула домой и на целый месяц заперла дома, запретив даже упоминать имя сестры. И строго-настрого приказала: если Дженн попытается с ней связаться, немедленно сообщить ей или папе.
А Дженн в тот день мама так и не догнала. Да вряд ли и пыталась.
— Как дела?
К ней подошла и подсела на пустую табуретку рядом Тиффани, ее лучшая подружка.
Тиффани была голубоглазой блондинкой в черной, широкой юбке и рубашке с кружавчиками, тоже черной, но другого оттенка. Одежда явно из чужого гардероба. Черный — не ее цвет.
Хеда глубоко вздохнула.
— Хочешь поесть? — спросила она, подвинув ей тарелку.
— Нет.
Тиффани схватила тарелку и бросила ее в мусорный бак.
— Вот и все.
Хеда посмотрела на свои руки, не зная, чем их занять. В конце концов положила на колени.
— Тошнит от всего этого, — сказала Тиффани.
Хеда кивнула, и какое-то время они сидели молча.
Вокруг ходили и разговаривали люди, словно, находясь в постоянном движении, они могли избавиться от ненужных мыслей. Звенел дверной звонок, входили новые люди с цветами и скорбными лицами. Когда они приближались, Хеда боролась с желанием чихнуть. Горло перехватывало, предвещая очередной приступ астмы, а ингалятор, увы, она забыла дома, на полке в ванной комнате. Иногда мама носила в сумочке запасной, но в крохотной черной сумочке, которую она сейчас держала под мышкой, он явно не поместится. Она хотела спросить, но побоялась, что услышит папа и снова станет ругаться.
— Так давно не видела сестру, — Тиффани сморщила носик, неожиданно прерывая молчание.
— Да, — неопределенно отозвалась Хеда.
Ей не хотелось говорить с Тиффани о Дженн.
— Слушай, поговори ты с ней, объясни, что она неправа насчет этих парней, вампирчиков.
Хеда закатила глаза. Как минимум половина девчонок в школе, в том числе и сама Тиффани, считали вампиров существами ужасно романтическими, как каких-нибудь эльфов или русалок, и ласково называли их вампирчиками. Они щеголяли глубокими вырезами на платьях и кофточках, которые, казалось, так и кричали: «Кусни меня!»
Тиффани тронула пальчиком ожерелье с фигуркой летучей мыши, держащей в коготках сердечко. Девочки, подобные Тиффани, носили такие ожерелья в знак того, что простые парни их совсем не интересуют, что они западают только на «вампиряшек». |