— С ним? Где там! Только не показывать слабости. Главное — немедленно дать в газеты громкую статью, расхваливающую нашу работу. Еще одного провала комиссия по примирению не выдержит.

— Это нетрудно.

— Ну, тогда завтра нас ждет успех.

— Почему именно завтра?

— Мы же внесены в списки кандидатов на выборах. Я, Линау и Майзель.

— А-а, понятно… Да, вы пойдете на вокзал, встречать крестьян?

— Какой смысл? Может, они после встречи потребуют только деньги? А денег они теперь не получат.

— И бойкот будет продолжаться? — спрашивает доктор Хюпхен.

— Не думаю. Ведь крестьяне уже согласились на переговоры. Я своей цели достиг.

10

Половина десятого утра.

Асессор Штайн провожает Гарайса на вокзал.

Супруга уже уехала, вещи отправлены. И вот его провожает последний, единственный верный друг.

Они идут по многолюдной в этот час Буршта, кое-кто здоровается с бургомистром, многие смотрят на него, но не узнают, многие узнают, но не замечают.

— Говорят, что мы, политики, вероломны, — усмехается Гарайс. — Людишки очень мило демонстрируют это качество сами… Что ж, в Бреде будет лучше.

— Лучше ли?

— Конечно, лучше. Здесь я многому научился. Теперь буду делать все по-другому.

— Что именно?

— Вообще все. Думать иначе. Смотреть иначе… Сами увидите. Как только огляжусь, вызову вас.

— Хорошо бы, — говорит асессор. И после паузы: — Давно хотел спросить вас, господин бургомистр: вы помните тот вечер, накануне демонстрации?

— К сожалению, — бурчит Гарайс.

— Собственно, был уже не вечер, а ночь. Мы пошли прогуляться. Упала звезда…

— Возможно. В июле и августе падает масса звезд.

— Вы тогда задумали какое-то желание. И собирались мне рассказать, что вы себе пожелали.

— Я что-то пожелал себе? Чепуха, Штайнхен! Ничего в жизни не желал себе, кроме работы. Независимо от падающих звезд. Ну, самое большее, в минуту безумия, — работы без осложнений. Но это все равно, что пожелать наяву перпетуум мобиле.

— Нет, вы все-таки что-то пожелали, — настаивает асессор.

— Не будьте смешным. Если я и задумал какое-то желание, то давно о нем забыл. Разумеется, ничего подобного у меня не было. Это вы задумали что-то.

— Странно получается, — рассуждает асессор. — Вы что-то пожелали. Вам очень, очень чего-то хотелось. И вот вы так никогда и не узнаете, сбылось ваше желание или нет.

— Много чего в жизни я никогда не узнаю, Штайнхен. Меня это мало беспокоит. Гораздо больше меня волнуют вещи, которые я узнаю.

Они выходят на Вокзальную площадь. На площади порядок и пустота. Все привокзальные улицы перекрыты шуповцами. У вокзальных дверей выставлены посты. Деловито снуют связные. На «островке безопасности» возвышается полковник полиции Зенкпиль в окружении своих офицеров. Сбоку от него, с безукоризненной выправкой, стоит старший инспектор Фрерксен.

Гарайс оживляется: — Что это еще! Надо узнать… — И он устремляется к полковнику.

— Опоздаете на поезд, — кричит асессор.

— С добрым утром, господин полковник. Хотя я уже больше не бургомистр, но эта суматоха меня заинтриговала. Что тут стряслось?

— Доброе утро, господин бургомистр. Радуйтесь, что уезжаете. Крестьяне опять собираются демонстрировать.

— Ах да, примирение.