Место наводчика левого орудия первой башни главного калибра занял Олег Темнов. Он нисколько не огорчился, услышав сигнал «Корабль к бою и походу приготовить!». В увольнение не собирался. Сидел себе в кубрике на рундуке и глядел на лист бумаги в клеточку. На нем было написано:

«Привет!

У меня все хорошо. А по поводу нашего разговора вот что я решил…»

Вот только то, что именно решил, дописать никак не удавалось. Олег пыхтел, грыз кончик шариковой ручки, засовывал его то в нос, то в ухо, а еще постукивал им по затылку, хмурился, снова и снова заносил руку, чтобы вывести буквы, но рука тянулась не к бумаге. В конце концов, отложив авторучку, достал из нагрудного кармана книжку «Боевой номер». Глянув по сторонам и убедившись, что на него никто не смотрит, вытащил из за кальки обертки свившийся колечком черный волосок. Осторожно взял его двумя пальцами. Провел им по щеке. Почувствовал, как сразу стало мало воздуха в груди. Захотелось закрыть глаза и снова вспомнить, почувствовать. Темнов уже не был уверен, действительно ли он все решил. Снова и снова проводил волоском по щеке, спрашивая себя: «да» или «нет». И не мог ответить.

Поэтому то Олег и не огорчился, когда прозвучали колокола громкого боя. Услышав их, аккуратно сунул черный волосок обратно за кальку обложку, саму книжку «Боевой номер» – в нагрудный карман, недописанное письмо – в карман рабочих брюк. Минута, и он уже на своем боевом посту. Как и положено, быстро осмотрел приборы, провернул орудие в электрическую. Каждый день на корабле матросы проворачивают орудия, все механизмы и устройства. Услышав команду «Начать осмотр и проверку оружия и технических средств», прокручивают все приводы, сдвигают подвижные части, чтобы ничего не ржавело и не «прикипало». Заодно механизмы чистятся от грязи, смазываются и подкрашиваются. Проворачивается все как вручную, так и в электрическую, как по специальной утренней команде, так и во время подготовки к выходу в море.

После выполнения обязательной операции Олег снова вернулся мыслями к недописанному письму. Молодым башенным матросам, у которых дел по горло, недосуг было удивляться задумчивому виду Темнова. «Годки» же давно привыкли, что он подолгу молчит, уходит в себя. А о чем думает, не говорит – «темный» он. Так и звали Олега друзья товарищи на корабле: сразу и по фамилии, и потому что непонятно, что у него на уме – «Темный».

Нащупав бумажный листок в кармане, Олег снова вспомнил те несколько слов, которые успел написать. Но повторять их в голове не хотелось. О предстоящем «бое и походе» Темнову думать тоже было не очень приятно, потому что выход в море мог означать очередные стрельбы. А он – комендор дивизиона главного калибра – ненавидит и их, и даже сам запах пороха. Олег часто вспоминал родной Куйбышев, который все на старый лад называют Самарой, свое детство во дворе между новенькими кирпичными пятиэтажками. Вспоминал, что, как и все соседские пацаны, мастерил себе рогатки, луки, из которых стреляли по нарисованным на стенах домов мишеням. Потом друзья научили его делать бомбочки из марганцовки, добываемой в домашней аптечке, и магния, найденного на заводской свалке. И это было здорово: смотреть на яркую вспышку, вздрагивать от сильного хлопка. Чуть позже они стали делать «поджиги» – самодельные ружья из медных трубок и деревяшек. Стреляли из них по банкам и воробьям, как из настоящих винтовок. Но во время очередного выстрела ствол «поджига» разорвался прямо в руках одноклассника Темнова.