– Все, – развел руками Сердюков. – А что я еще могу сделать? Вот поймаем банду, тогда все преступные элементы получат по заслугам. А сейчас такой возможности нет, я не былинный Илья Муромец, чтобы в одиночку сражаться с целой сворой налетчиков и грабителей. Их может быть тысяча, а может, и не одна, тут я бессильный. Так-то вот.

Глядя на его беспричинно суетливые движения, Илья догадался, что участковому хочется быстрее завершить необходимые формальности и вернуться в Кирсанов, в отдел милиции, где он будет находиться в относительной безопасности.

– А как же?.. – осторожно спросил Журавлев, сдерживаясь, чтобы не сказать грубого слова в адрес в общем-то неплохого мужика Сердюкова, и незаметно кивнул в сторону Житиковой, которая с безучастным видом сидела на стуле и неотрывно смотрела на безжизненное тело мужа.

– Я же говорю, что тут я бессилен, – вполголоса ответил Сердюков и вдруг разозлился, догадавшись по выражению лица лейтенанта, что в эту минуту творится у Ильи в голове. – Ежели ты такой умник, поезжай в Тамбов и расскажи, что с тобой в лесу произошло. Может, там тебя, героя, послушают. Тоже мне, Илья Муромец нашелся.

– И поеду! – выкрикнул тоже разозлившийся Журавлев. В этот момент перед его мысленным взором мигом пронеслись события прошедшей ночи с убийствами ни в чем не повинных людей, жестокое убийство из-за паршивых денег тихого и умного инженера, трудившегося на благо своей страны, и покушение на него самого. – И поеду! – запальчиво повторил он и так хлопнул дверью, что застывшая Житикова испуганно вздрогнула.

* * *

Вечером того же дня Илья вновь стал невольным свидетелем очередного бандитского произвола. Он ждал проходящий поезд на Тамбов, сидел на вокзале в безликой толпе таких же неприкаянных пассажиров, находившихся в расстроенных чувствах от неопределенности предстоящего пути, проходящего через лес, кишащий бандитами. Но еще больше они переживали от нерадостной перспективы задержаться здесь на неопределенный срок из-за переполненных народом вагонов, и без того тесных, как коробочки.

Илья, уставший за долгий день от неожиданно свалившихся на него безрадостных событий, примостился рядом с немолодой теткой, ехавшей к родственникам в Москву с двумя мальчишками пяти и шести лет. Мальчишки были похожи на маленьких старичков: они не играли в шумные игры, а вели себя спокойно, даже разговаривали между собой приглушенными голосами и глядели на окружавших людей недоверчиво, бросая исподлобья быстрые взгляды.

Илья угостил их завалявшимися у него в кармане двумя кусочками рафинада, тщательно сдунув с них прилипшие крупинки моршанской махорки. Счастливые мальчишки со вкусом съели сахар, стараясь продлить себе удовольствие, а потом удобно расположились на узлах и задремали.

Журавлев, аккуратно переступая через вповалку лежащих в зале людей, вышел на улицу покурить. Но едва он вынул из кармана кисет, как увидел над домами и зелеными кронами деревьев в покосившихся садах серые клубы подходившего поезда. Илья проворно развернулся и торопливо зашагал назад, на ходу засовывая кисет в карман широких галифе и с трудом пробираясь сквозь хлынувшую навстречу ему толпу.

Тетка с беспечной неподвижностью сидела на своем месте, прижимая простоволосые головки мальчишек, уткнувшихся сопящими носами в ее объемную грудь, глядела перед собой невидящими, словно остекленевшими, глазами.

– Мать, – окликнул ее Журавлев, – где ваши узлы? Давайте помогу, там поезд уже к перрону приближается!

– А нет у меня больше никаких узлов, – безнадежно-безжизненным голосом ответила тетка и посмотрела на лейтенанта, как на пустое место. – Лихие люди отобрали. Подставили нож к горлу и предупредили: если я подниму хай, то они меня зарежут и оставят моих молокососов беспризорными.