Марина метнула на нее затравленный взгляд. На закушенной губе проступила капелька крови, но Марина не заметила. Ей хотелось выть от безысходности. Ну с чего, с чего, спрашивается, ляпнула этой душегубке про сейф? Ах, как лопухнулась, как лопухнулась!

– Ключ он под конторкой держит, там на дне ящичек плоский, специальный. Фанерку на себя потянешь, он и вывалится.

– У-гу… А цифры?

– Один-девять-ноль-пять. По его году рождения.

Выпалив эти слова на одном дыхании, Марина опустила голову.

– Оригинально… Даю минуту: если соврала, можешь поправиться. Наказывать не буду. А потом пеняй на себя. – Лада вновь обняла Марину за плечи. Та вздрогнула и сжалась в комок. – Ну?

– Что ты, что ты, все точно… – залепетала Марина. – Не сомневайся…

– Проверю, – многозначительно сказала Лада и убрала руку. – Что там найду, то мое. Если меньше шестидесяти получится, разницу взыщу. Сколько и когда – дам знать заблаговременно.

– А… а если больше будет? – дурея от собственной смелости, прошептала Марина.

Лада усмехнулась:

– Чужого недополучить боишься, Валерьяновна?

А ты не боись, тебе всяко останется. За три жизни не прохаваешь. – Ее пальцы сгребли волосы на Маринином затылке, потянули вниз. Лицо Марины невольно поднялось, повернулось к Ладе. В глазах стояли слезы. – Слушай меня, тварь, и запоминай. Я таких гнид, как дядя твой, давила и давить буду, и деньги тут ни при чем. Деньги что? Грязь… Ты моргалами-то не лупай, лучше вспомни, кто первый про них запел, кто на тыщу сраную купить меня собирался? То-то. Другой бы расклад дала, душевный – так я б тебе его безвозмездно в клочья порвала, за дружбу и за правду. А теперь у нас совсем другой шансон играет. И тут уж я на дешевку не клюну, хватит, наклевалась. За простоту свою кровью заплатила, своей и чужой, душой изувеченной, месяцами госпиталей и психушек, детьми, что не родила и не рожу уж никогда. Родину, блин, защищать рванула – туда, где этой Родины век бы не знали! И что взамен? Бесплатная аптека, клетуха эта кооперативная, на которую все наши со Славкой чеки валютные ушли, раз в месяц – пайки ветеранские, кило крупы да водяры литр. И то мразь чиновная за этот литр в говно втоптать готова – ходят, мол, тут всякие, героев из себя строят… Так что я, голуба моя, второй раз не фраернусь, так все оформлю, чтобы больше в ус не дуть и на всех класть с прибором. Просекла тему?

Она резко выпустила Маринины волосы, и та ткнулась носом в стол. Лада поднялась и шагнула к буфету.

– Светает уже. Вали-ка ты в койку, подельница, заспи ночку грозовую. – Она накапала в стакан воды каких-то желтых капель и поднесла Марине ко рту. – Хлебни спецпродукта, в лавке не купишь. А нас отечество исправно снабжает, чтобы спали да кошмарами не маялись.

Марина послушно выпила.

– Теперь быстро на диван, пока не отрубилась.

А я еще посижу, помозгую.

Где-то гремел первомайский салют, но из окна Ладиной кухни его не было ни видно, ни слышно. На столе, отнюдь не праздничном, стояли две чашки, вазочка с вареньем и тарелка с баранками.

– Завтра вечером погуляем, – пояснила Лада. – Будет повод.

У Марины задрожала челюсть.

– Вот-вот, правильно поняла. Мне послезавтра с ребятами в Теберду ехать. На весь сезон там останусь, вернусь только в октябре. Завтра подойдешь часам к десяти. Серега сюда заедет, у вашего дома дорога разрыта. На пикник отправитесь. А я с дядей Родей попрощаюсь – и сразу к вам. Электричкой, автобусом.