В палате у Борисовой все увидели ужасающую картину. Пациентка лежала на полу с рассеченной от падения бровью, из ее рта вырывались безумные крики, глаза бессмысленно вращались, а руки то шарили по сторонам, как будто в поисках опоры, то хватались за живот, как будто хотели защитить ребенка.

— Беда! С ним случилась беда! Да помогите же кто-нибудь! — стонала женщина и билась в судорогах.

Руки медиков слаженно и привычно подхватили бьющееся тело и снова положили на кровать. Кто-то уже протискивался с готовым шприцем, слышались успокаивающие голоса. Наконец Борисова ослабла. Она не переставала просить помощи, умоляюще заглядывая в глаза медикам, которые прижимали ее к постели, не давая биться и напрягать живот. Она умоляла, но конечности уже переставали ее слушаться, вялость растекалась страшной вязкой волной по телу. Не переставало биться и трепыхаться только сердце в груди и страшная мысль, что с ее мужем приключилась беда.

— Ну, все, я думаю, что ее можно оставить, — послышался за спиной тихий, но властный голос заведующего отделением. — Идите, идите, а я с Анной Ильиничной побеседую. Хорошо, Анна Ильинична?

— Умоляю вас, позвоните мужу, — шептали непослушные губы женщины. — Вы ведь забрали у меня телефон, я не могу позвонить сама…

— Конечно, голубушка, я же вам рассказывал, что работающие мобильные телефоны в этом крыле сбивают тонкую настройку медицинской аппаратуры, — голос врача звучал мягко и укоризненно. Он сел на край постели пациентки и взял ее руку в свою теплую мягкую ладонь. Его глаза смотрели ласково сквозь чуть затемненные стекла очков. — Я вас успокою, голубушка. Андрей Иванович только-только звонил мне и справлялся о вашем здоровье. И я сказал ему, что вы паинька. А выходит, что я вашего супруга обманул! Вон вы тут чего устроили. Как не стыдно, Анна Ильинична, голубушка.

— Он правда только что звонил? С ним все в порядке?

— Конечно же, все в полном порядке. Я больше вам скажу, Андрей Иванович обещал завтра утречком вас навестить. У него срочное дело утром в городе, вот он к вам и заскочит самолично выразить почтение. У нас, конечно, посещение родственниками определено с пяти вечера. Но я думаю, что мы сделаем для вас исключение? Ведь правда?

— Да-да, конечно! Вы так добры ко мне. Вы сделаете исключение? — пальцы Борисовой вцепились в халат врача. — Это очень важно для меня — увидеть мужа.

— Если я обещал, то непременно сделаю, — уверенно заявил врач и полез в карман халата. — А сейчас вам нужно обязательно поспать. Не столько из-за вас, сколько из-за маленького, который сейчас в вашем животе. Вы ему доставили массу неприятных минут, так нельзя, голубушка.

— Я обязательно посплю…

— Давайте-ка я вам сделаю еще один укольчик. Вы уснете, у вас будет исключительно крепкий и здоровый сон.

— Укол? Зачем же… я ведь обещала, что больше не буду…

— Ну-ну, не надо капризничать, Анна Ильинична. Я ведь врач, и мне видней, что требуется для улучшения вашего состояния.

Он уверенно закатал рукав ночной рубашки пациентки, постучал ногтем по шприцу, сгоняя пузырьки воздуха. Борисова смотрела на шприц со страхом. От этого взгляда заведующего отделением передернуло, но он вспомнил свое обещание, вспомнил, что обещали ему.

Врач ушел, потушив свет и тихо прикрыв за собой дверь палаты. Анна Ильинична Борисова лежала откинувшись на подушку и смотрела невидящим взглядом куда-то сквозь стену. Странная пустота стала заполнять ее, сердце стукнуло раз, другой и вдруг дало сбой. Этот короткий миг, когда вместо очередного такого привычного биения сердца вдруг ощутилась пугающая тишина, захватившая дух, сразу вернул страх, животный ужас.