— Эй! — говорит Этридж. — Я думал, перчатки под конец.
— Сэр, мы наденем их сначала, с вашего разрешения, сэр! — говорит Бобби Шафто. — Поскольку пальцы отмерзнут первыми, и тогда капец, сэр!
— Хорошо, но прежде наденьте вот это, — говорит Этридж и протягивает наручные часы. Шафто взвешивает их на руке и присвистывает: это швейцарский хронометр в массивном корпусе чистого урана, механизм на множество камней тикает, как сердце маленького зверька. Шафто покачивает их на браслете из ловко пригнанных металлических пластин. Такой штуковиной можно оглушить щуку.
— Шикарно, — говорит Шафто, — только время не больно точно показывают.
— Для того часового пояса, куда мы направляемся, — говорит Этридж, — точно.
Шафто, утершись, берется за работу. Тем временем лейтенанты Этридж и Роот вносят свою лепту в общее дело. Они несут куски Ледяной Щетинки на гигантские весы. Получается тридцать килограммов, хотя Шафто, привыкшему к фунтам, это ничего не говорит. Енох Роот обнаруживает похвальный аппетит к физическому труду (что молча отмечают про себя рядовые): он приволакивает и бросает на весы еще тушу. Вместе выходит семьдесят. Дальше они доводят вес до ста тридцати, таская окорока из холодильника. Енох Роот, который похоже, накоротке с этой чудною системой мер, посчитал и, дважды проверив, установил, что вес Джеральда Готта в килограммах — сто тридцать.
Все мясо отправляется в гроб. Этридж захлопывает крышку вместе с несколькими мухами, которые пока не знают, на что себя обрекли. Роот с молотком в руках обходит гроб, заколачива здоровенные гвозди мощными, точными ударами Плотника из Назарета. Тем временем Этридж достает из портфеля свод инструкций. Шафто стоит близко и может прочесть большие печатные буквы на зеленой обложке.
— Как-то капеллан смешно говорит, — замечает на определенном этапе рядовой Нейтан, ошалело слушая дебаты Роота — Этриджа.
— Ага! — восклицает рядовой Бранф, будто Нейтан проявил особую наблюдательность. — Что это за акцент?
Все взгляды обращаются к Шафто. Тот делает вид, что прислушивается, потом объявляет:
— Ну, ребята, я бы сказал, что предки Еноха Роота — голландские и, может быть, немецкие миссионеры на островах Тихого океана и что женились они на австралийках. Более того, думаю, родился он на территории, которую контролируют британцы, паспорт у него английский, его мобилизовали в начале войны, и сейчас он входит в состав АНЗАК.
— Ух ты! — восклицает рядовой Даньелс. — Если все это окажется правдой, плачу пять баксов.
— Идет, — отвечает Шафто.
Этридж и Роот заканчивают с гробом. Примерно в то же время морпехи натягивают на покойника последнюю деталь гидрокостюма. Ушла чертова куча талька, но в конце концов справились. Тальк — не американский; Этридж выдал им коробку какого-то европейского. Над некоторыми буквами на этикетке — две точки; Шафто знает, что это характерно для немецкого языка.
К воротам задом подъезжает грузовик. От него пахнет свежей краской (это грузовик подразделения 2702). В кузов загружают запечатанный гроб и одетого в резину мертвого мясника.
— Я останусь и проверю мусорные бачки, — говорит лейтенант Этридж. — Встретимся на взлетном поле через час.
Шафто представляет себе час в раскаленном грузовике с таким грузом.
— Обложить его льдом, сэр? — спрашивает он.
Этридж задумывается: цыкает зубом, смотрит на часы, сопит, хмыкает. Однако, когда он вновь открывает рот, ответ звучит вполне определенно:
— Нет. Для целей миссии существенно перевести его в размороженное состояние. |