Кларе и без того не хотелось
оставаться манекенщицей в Вене после этого скандала, к тому же родители
выгнали ее из дома; с невозмутимым видом она перечитала четыре страницы
договора, быстро подсчитала всю сумму, найдя ее неожиданно высокой, и на
авось потребовала еще тысячу гульденов. Получив согласие, она с легкой
усмешкой подписала договор, отправилась за океан и не пожалела о своем
решении. Еще в пути она получила немало матримониальных предложений, но
окончательный выбор сделала в Нью-Йорке, познакомившись в пансионе со своим
ван Бооленом; в ту пору всего лишь мелкий торговый агент одной голландской
фирмы, он решил с небольшим капиталом жены, о романтическом происхождении
которого никогда и не подозревал, открыть собственное дело на Юге. Спустя
три года у них появилось двое детей, через пять лет - дом, а через десять -
значительное состояние, которое, как и на любом другом континенте, кроме
Европы, где война свирепо уничтожала имущество, за военные годы еще
умножилось. Теперь, когда сыновья подросли и энергично взялись за отцовское
дело, пожилые родители могли спокойно позволить себе комфортабельную поездку
в Европу. И странно, в тот момент, когда из тумана надвинулся плоский берег
Нормандии, у Клер внезапно пробудилось забытое ощущение родины. Уже давно
ставшая в душе американкой, она от одного только сознания, что эта полоска
суши - Европа, почувствовала внезапный прилив тоски по своей юности; ночью
ей снились детские кроватки с решеткой, в которых они с сестрой спали,
вспомнились тысячи подробностей, и она вдруг устыдилась, что за все годы не
написала ни строчки обнищавшей, овдовевшей сестре. Мысль о сестре не давала
Кларе покоя, и она тотчас, прямо на пристани, отправила письмо с просьбой
приехать, вложив в конверт стодолларовую ассигнацию.
Ну а в данную минуту, когда выяснилось, что вместо матери нужно
пригласить дочь, госпоже ван Боолен стоило лишь пошевелить пальцем, как к
ней таим снарядиком в коричневой ливрее и круглой шапочке подлетел бой,
уловив на ходу, что требуется, принес телеграфный бланк и умчался с
заполненным листком на почтамт.
Спустя несколько минут точки и тире со стучащего аппарата Морзе
перескочили на крышу в вибрирующие медные пряди, и быстрее дребезжащих
поездов, несказанно быстрее вздымающих пыль автомобилей весть молнией
промчалась по тысячекилометровому проводу. Миг - и перепрыгнула через
границу, миг - и через тысячеглавый Форарльберг, карликовый Лихтенштейн,
изрезанный долинами Тироль, и вот магически превращенное в искру слово
ринулось с ледниковых высот в Дунайскую низину, в Линц, в коммутатор.
Передохнув здесь несколько секунд, весть скорее, чем успеваешь произнести
само слово "скоро", спорхнула с провода на крыше почты Кляйн-Райфлинга в
телеграфный приемник, и тот, вздрогнув, направил ее прямо в сердце,
изумленное, полное любопытства и растерянности. |