«Надо, чтобы вся эта лабуда была ближе до шнифтов лохов» — фраза одного из моих давних литературных героев. Но разве это главное? Сегодня слово «шнифт» уже употребляется в России исключительно в одесскоязычном смысле слова — глаз, а не в блатном: очки; стекла. Очки в одесском языке — цейсы. Как я получал за все эти шнобели-закидоны-сифоны-хипиши, когда впервые отважился написать книги на действительно одесском языке — просто приятно еще раз вспомнить. По поводу употребления чисто одесских выражений, в которых наличествовала слово «жопа», мне многократно делали сильно вырванные годы из еле оставшихся дней. В том числе за цитирование песни о холере в Одессе: «Нет, нам вакцин таки французских не давали, велели, чтобы жопу хлоркой обмывали». А вчера по российскому телеканалу «Новое кино» демонстрировался в шесть часов вечера не после войны какой-то фильм, где два стриптизера беседуют там образом: «— Не знал, что буду зарабатывать на жизнь хуем. — А знаешь, чем жизнь отличается от хуя? Жизнь жестче!». Однако в самом начале девяностых наши местечковые пиарастики расценивали «шнобель» выражением куда посильнее процитированного, но в нынешнем итоге смешали сами себя с говном.

Много лет назад некий критик, разнося одну из моих книг, поведал, что за фразу «доцент со шнобелем цвета пролетарского знамени» мне можно «присуждать Шнобелевскую премию». Такой или какой-либо иной премии у меня нет по сию пору. Как говаривал один вымышленный издатель: литературные премии, как геморрой, рано или поздно его получает любая задница. Зато упомянутый критик давно заработал Говнобелевскую премию: ту статью ему заказал один конченный пидор по погонялу Говно, которого в настоящее время жаба совсем не душит, а пригрела на своей груди. Что же до слова «шнобель», то даже газета «Аргументы и факты» ныне публикует материал «Как скрыть большой шнобель», хотя рядом с большим шноблем отдыхает легендарный нос де Бержерака.

Можно привести массу примеров употребления слова «шнобель» в современной российской прозе. Но ограничусь лишь тем, что пресловутый «шнобель» уже докатился до Нидерландов, где в 2007 году писатель Марина Палей, чьи произведения переведены практически на все европейские языки, написала в «Жоре Жирняго»: «Зарубите это на вашем шнобеле». Роман-памфлет «Жора Жирняго» таки оценил академик от изящной российской словесности Виктор Топоров. Но он почему-то не хипишится за присудить мадам Палей Шнобелевскую премию.

В отличие от Марины Палей, Галина Галкина живет в России и весьма трепетно относится к русской классике. Я имею в виду не очаровательную актрису Галину Галкину, недавно блиставшей в самой свежей российской киноверсии «Евгения Онегина» своей прелестной попкой и другими рабочими местами пока еще исключительно в одесском смысле слова. Этот «Евгений Онегин», доложу вам, такой поп-арт, такой минет-арт, особенно во втором акте групповухи, но, тем не менее, совсем другая Галина Галкина почему-то написала рассказ «Я с вас тащусь» по поводу совсем другого «Евгения Онегина».

Активная защитница русского литературного языка мадам Галкина возмущается переводом «Евгения Онегина» на блатной жаргон. Полностью с ней солидарен, ибо с детства привык к тому, что «играть в жмурки» означает «играть в прятки», а не «ожидать чей-то смерти». Имею вам заметить, что написавшей рассказ «Я с вас тащусь» Галкиной, наверное, и в кошмарном сне не мог присниться не то, что тот «Евгений Онегин» с другой Галкиной, но и реклама, которую упорно катали по телевизору.