«Мине сдается, что у нас горит сажа», — вот вам характерный, многократно процитированный образчик одесской речи даже не уровня «Возьми ноги в руки», а драп-дерюги три копейки километр. Только в киноповести «Беня Крик» эту фразу Бабель заменяет на: «Мне сдается, что у нас пахнет гарью». Зато, хотя для сценария это не имеет никакого значения, Исаак Эммануилович не преминул блеснуть новым знанием: «Беня подзывает лихача — по-одесски штейгера». Больше того, Беня, в сценарии немого фильма, даже произносит фразы типа «он капал на меня», чего на страницах ранее написанных «Одесских рассказов» за ним не сильно наблюдалось.

«Пусть вас не волнует этих глупостей», — в литературе и периодике это один из наиболее распространенных примеров одесского языка в исполнении Бабеля, показавшего какое пристрастие питают горожане к родительному падежу. Без особого труда можно сделать несколько переводов этого предложения на настоящий язык Молдаванки, в том числе — образца начала прошлого века. Всего один пример: «Оно вам надо полировать себе кровь за тот мишигас?».

«Ты сеешь неприятности, Арье-Лейб, ты получишь завирюху». Украинское слово «завирюха» переводится на русский язык как «пурга», но в Одессе «гнать пургу», все равно, как «гнать тюльку». Я уже молчу за то, что «сеять неприятности» означает «избавляться от неприятностей», а «сеятель» в одесском языке — конкретизированный синоним «бичкомера» в его исключительно первоначальном значении.

И это язык Молдаванки?! Геволт, не дрейте мене копф, он и без того уже беременный! Но если вам таки надо «сеять» вместо «поджуживать» или «барагозить», имейте: «Ты сеешь цурес, Арье-Лейб, ты будешь иметь гембель». А если уж сильно хочется использовать именно украинизм вместо несуществующей в одесском языке «завирюхи», нате вам иного одесского слова украинского происхождения — «шквара»: страшная непогода; неприятность, не говоря уже за «поганые дни» — время сильных ветров и штормов; черная полоса в жизни.

Мадам Горобчик причитает: «…и сыны мои, байстрюки мои». Снова имевший хождение лишь на мореманских хуторах украинизм вместо общепринятого в Одессе «бастарда» еще во времена, когда языком межнационального общения Города был итальянский, а шайка в России не именовалась на одесский манер «бандой». Меня так и тянет назвать госпожу Горобчик на истинно молдаванский манер — мемзель Горобчик. Ибо слово «мемзель» вовсе не «мамзель», а та самая «байстрючка», в мужском роде — «мемзер».

В том случае, если вы полагаете, что автор перегибает палку, массово используя слова, перекалапуцанные из идиш в качестве наиболее распространенных на Молдаванке, то вынужден вас разочаровать. Мой сосед по двору Додик Макаревский привел в своих мемуарах «Книга про мое» слова слесаря-инструментальщика, пояснившего ему аж через три с гаком десятка лет после того, как вумный Бабель написал: «Одесса мертвей, чем мертвый Ленин», «На Молдаванке все говорят и понимают идиш: и русские, и украинцы, и молдаване, и цыгане, и, естественно, евреи.