«Большая одесская литература, по сути, умерла вместе со своими корифеями, не оставив наследников. Традиция прервалась, чтобы вдруг воскреснуть почти век спустя в творчестве нашего современника», — пишет по поводу одного из родившихся в Одессе писателей россиянин Олег Гальченко. Зуб даю на холодец, что в Одесском литературном музее за этого писателя даже не слышали. И совсем не случайно о ныне здравствующих наследниках южнорусской школы одесского производства пишут доктора филологических наук И. Черный, В. Сердюченко и другие. Пишут в Москве, в Париже, в Нью-Йорке и даже в Львове, но только не в Одессе, язык которой якобы давно ушел в небытие.

Десятилетие за десятилетием, как только речь заходит об одесской литературе, тут же следует набор всем известных имен писателей первой половины прошлого века. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-то из местных литературоведов, краеведов или журналистов хотя бы упомянул, например, Сергея Снегова, изгнанного с работы и уехавшего из родной Одессы, когда ему было за тридцать. А ведь Снегов написал немало книг, среди которых и первый в СССР бестселлер о «звездных войнах» — «Люди как боги». Он был настоящим одесситом, которого не смогли сломить ни Лубянка, где он в 1937 году ушел в глухой отказ, ни лагеря, ни запрет заниматься научной деятельностью, ни дамоклов меч «черных списков», куда Снегов угодил после публикации повести «Иди до конца». И он шел до конца, даже когда отказывался подписывать письма, осуждающие Пастернака и прочих дисседентов в обмен на мелихину индульгенцию. А зачем Городу чистокровный одессит Снегов, если ныне можно продолжать копошиться на Бабеле, а со временем, с младых ногтей и до пенсии, слагать саги об изумительном юморе и одесском языке, запечатленном на страницах аж нескольких книг преемника нашего Крошки, дай ему Бог до сто двадцать, в том числе — верхнего давления.

Что нес народный артист Жванецкий по поводу скончавшегося одесского языка имени Шолом-Алейхема, вы уже знаете. Зато Роман Карцев не устает утверждать, что его кореш пишет самым настоящим одесским языком. Если бы это было действительно так, то, к примеру, спектакль Карцева назывался бы не «Престарелый сорванец», а «Шкодник сыпется песок». Только вот одесский язык в сочетании с подлинно одесским юмором, как уже было сказано, не предназначен для продажи, тем более в сочетании с микрофоном на просторах российского телевидения с его «кривыми зеркалами», которые с юмористических позиций Города можно расценивать исключительно в качестве «дебил-шоу».

В прошлом году давал интервью эстонским журналистам. У них там есть манечка: в том случае, когда, к примеру, человек с телеэкрана говорит на русском языке, по его кендюху должны ползти субтитры на эстонском. После записи интервью хозяйка телеканала схватилась за голову: «Боже, кто переведет все это на русский язык, чтобы мы смогли потом перевести на эстонский?».

А кто переведет с одесского языка на русский язык выражение «народный артист»? Российский журнал «Гастроном» публикует статью Влада Васюхина «Одесса-мама накрывает стол»: «Еще Жванецкий заметил, что про Одессу надо не читать, а слушать: «В оттиснутом виде она, как медовый абрикос, расплющенный на мостовой, как красивая женщина, дрожащая студнем на верхней полке поезда… Жуют здесь все и всегда — семечки, креветки…».

И это речь одессита, призывающего слушать Город? Да это же слова явного наследника Крошки Цахеса Бабеля с его в кавычках одесскоязычными красивостями типа: «…медовый абрикос, расплющенный на мостовой» или «…женщина, дрожащая студнем на верхней полке поезда».