Отлично, любое воздействие, способное ослабить давление на психику не помешает. Достаю из кармана Клыка и сжимаю, выпуская навстречу степнякам необычный будто бы многоголосый вой: стая волков выходит на битву… стая волков жаждет теплой крови… и это впрямь дало эффект. Будто столкнулись две звуковые волны, частично друг друга погасив.

Балакбай словно почувствовал, что сила массового заклятия его воинов начала ослабевать, выдернул из ножен кривую саблю и прокричал древний разбойничий клич. Пятьсот глоток последовали его примеру, разнося над полем леденящий душу вопль. Пронзительный и страшный, лишающий жертву воли не только к сопротивлению, но даже к бегству. От этого вопля кружащие над полем встревоженные птицы замертво попадали наземь. Но стоящие в обороне мужики не дрогнули и не побежали. По простой, я думаю, причине. Здесь их дома и их земля. Бежать им просто некуда.

Я вижу, как искажено гневом лицо Балакбая. Пощады не будет. А мы пощады и не ждем. Кони налетели на разложенные в поле «подарочки», пробивая копыта штырями, рассекая ноги, напарываясь на сторожки. Жалобное ржание, падения, взбрыкивание. Передовые конники собрали на себя наши ловушки. Степняки осадили коней. Замедлились. Пошли осторожней. Начали выстраиваться гуськом, чтобы пробраться через поле с меньшими потерями… и стали удобными мишенями.

— Из всех орудий бей!

Пошли разряжаться самопальные самострелы и катапульты. Засвистели камни из пращей. На степняков обрушился смертоносный град. Я надеялся, что получив отпор, степняки откажутся от атаки. В конце концов они обычные разбойники, но… они не отказались. Подаставали короткие луки, с невероятной скоростью пуская стрелу за стрелой, устроили ливень из стрел.

Защитникам пришлось оставить первую линию обороны и отступить за дома. Воспользовавшись этим, разбойники взяли в руки веревки. Ловко накидывая петли на свежевкопанные столбы оборонных сооружений, стали выворачивать и растаскивать их конями.

Несколько раненых мужиков, что не смогли сбежать за укрытия и остались на первой линии, были безжалостно добиты. Степняки, ожидая, когда расчистят проход, устроили себе забаву. Начали стрелять по ним с десяти шагов и истыкали их стрелами. Причем стреляя в уже мертвые тела.

Они смеялись и кричали, что такая участь ждет всю деревню. А кто не умрет от стрелы и от клинка, пожалеет, что не получил легкой смерти. А одного молодого парня наоборот, убивать не стали. Тот не добежал до угла дома с десяток шагов. У него из ноги уже торчали две стрелы, а степняки продолжили стрелять ему по ногам и по рукам. Они не целили в жизненно важные органы, заставляя молодого крестьянина стонать и истекать кровью.

— С умыслом так делают, чтоб кто-то не выдержал и побежал спасать, — сквозь зубы процедил Комаринский и вдруг вскрикнул тревожно, — Куда она лезет!

Я проследил за его взглядом и увидел, как Анюта перебегает от одного дома к другому, стараясь оставаться незамеченной для степняков. Она остановилась за тем углом, до которого не успел добежать молодой крестьянин.

Вот что она делает? Не понимает, что именно такого безрассудного поступка только и ждут. И окрикнуть ее не могу, этим я ее просто выдам. Мы с Комаринским с бессильным отчаянием смотрим с гаражной крыши, как Анюта поднимает наподобие щита какую-то деревянную крышку и выскакивает из-за угла.

Увидев ее, степняки заулюлюкали, насмехаясь, что «мужчин» в деревне больше не осталось. И начали стрелять. Будто играя с жертвой, они выпустили несколько стрел в деревянную крышку, которой Анюта прикрывалась.

А Анюта не стала тащить раненого за угол избы, понимая, что ей этого не позволят. Она рывком подтащила его к двери. Степняки не ожидали, а когда разгадали ее намерение, стало поздно. Она распахнула дверь избы. Пущенные стрелы вонзились в дверь, а Анюта втянула раненого внутрь.

Степняков это разозлило.