Смотревший на пламя вожак прайда поддержал Джехану. Я увидел искорки воспоминаний в его глазах:

— Имперский флот блокировал планету, но им некого было высадить на поверхность. Поэтому из-за неудач Аполлиона мы десантировались в полном составе. Нас были сотни, реклюзиарх. Мы обрушили священный огонь, святое оружие и истинную веру на мир, который забыл все эти три добродетели.

— Началась резня, — продолжал Джехану.

— Что они могли противопоставить нам? — произнёс Лев по имени Ашаки. — Они — простые люди, последовавшие за ложными пророками. Мы сокрушили их.

— Всех, — усмехнулся Джехану. — Всех вооружённых мужчин и женщин.

Снова заговорил Экене:

— Мы подавили восстание за считанные недели. На Кхаттаре не осталось ни одной армии, даже ополчения. Не осталось ни одного священника. Покончив с сопротивлением, мы вернулись на корабли. Какой бы ереси на взгляд других не придерживалось беззащитное население — это уже не было делом болтеров и клинков.

Джехану неприятно рассмеялся:

— Столь сильно мы верили нашим союзникам.

— Как после любой зачистки, — продолжил Дубаку, — мы решили, что настало время проповедников Кредо, которые поведут заблудшую паству назад к просвещению.

Экене начал чистить болтер. Потом отложил в сторону и снова посмотрел на пламя костра:

— У нас ушло несколько дней, чтобы починить технику, почтить мёртвых и подготовиться к отлёту. Внизу на планете работали мелки сошки Аполлиона, оценивая, насколько далеко отклонились от истинного пути восемь миллиардов людей. Едва мы покинули орбиту, как флагман инквизитора открыл огонь. К нему присоединились корабли Имперского флота, обстреливая города и крупные населённые пункты.

— Мы наблюдали за тем, — произнёс Ашаки, — как бомбили мир, который мы только что очистили кровью от порчи. Вместе с городами сгорела наша честь. Все наши усилия оказались напрасны.

Я молчал, ожидая, что скажут остальные.

— Повелители ордена потребовали прекратить обстрел и объясниться, — Ашаки плюнул в пламя костра. — Аполлион заявил, что всё население погрязло в ереси и их уже не спасти. Он даже поблагодарил нас за “достойные усилия несмотря на их тщетность”.

— Час спустя, — подхватил Джехану, — города Кхаттара превратились в пыль.

Я медленно вздохнул, подбирая слова:

— Возможно, его вывод был правильным. Абсолютно ясно, что ересь пустила корни на Кхаттаре. Вполне вероятно, что она проросла так глубоко, как и утверждал инквизитор.

Львы рассвирепели. Я мог бы сказать, что они хотели дать выход гневу, но шлем-череп, который я носил, остановил их порыв. Как и то, что я способен убить любого из них, даже не сбив дыхание.

Первым ответил Ашаки:

— Вы утверждаете, что он сумел проверить на ересь несколько миллиардов людей за считанные дни?

— Нет. Я утверждаю только то, что могу за один удар сердца увидеть порчу в умах смертных, а человек ранга Аполлиона может позволить себе не рисковать.

— Вы на его стороне? — прорычал Экене.

Слова, которые я вспомнил в тот миг, были словами Мордреда. Я мог просто открыть рот и повторить их, как если бы наставник был ещё жив и говорил мне, что думать и кого убивать.

Когда наказывают виновных — всегда гибнут и невинные. Разве не так? По каким добродетелям мы судим о морали? Жизнь. Долг. Необходимость. Мы скорбим о невинных, которые лежат в братских могилах с виновными, и идём дальше. Империум вырос на крови мучеников.

Ничего из этого я не сказал, хотя всё было верно и вполне достаточно.