|
Наконец он очутился у подножия лестницы, каким-то чудом сохранив равновесие. «И — вот она. Это ужасная, восхитительная, бесконечная секунда между мгновением, когда ты споткнулся, и мгновением, когда придет боль. Скоро ли я почувствую боль? Насколько сильной она будет?» Хватая воздух безвольно раскрытым ртом, Глокта стоял у подножия лестницы и ощущал дрожь предвкушения. «Вот, сейчас…» Мучение было невыразимым — раздирающая тело судорога вдоль всего левого бока, от ступни до челюсти. Он плотно зажмурил наполнившиеся слезами глаза, прижал правую руку ко рту с такой силой, что хрустнули костяшки, сомкнул челюсти так, что оставшиеся зубы заскрежетали друг о друга, однако все равно не смог удержать рвущийся изнутри тонкий, пронзительный вой. «Кричу я или смеюсь? Можно ли понять разницу?» Он с трудом дышал через нос, сопли пузырились, заливая руку, скорчившееся тело содрогалось от усилия выпрямиться. Судорога прошла. Глокта произвел несколько осторожных движений, проверяя свое тело. Нога горела огнем, ступня онемела, шея щелкала при каждом повороте головы, стреляя вниз по позвоночнику злобными маленькими уколами. «Неплохо. Могло быть и хуже». Он с усилием наклонился и подобрал трость, ухватив ее между двумя пальцами, снова выпрямился, вытер сопли и слезы тыльной стороной ладони. «Захватывающее переживание. Понравилось ли мне оно? Для большинства людей лестница — обыденная вещь, для меня же — целое приключение». Он похромал по коридору, тихо посмеиваясь. На его лице все еще играла слабая улыбка, когда он добрался до нужной двери и проковылял через порог в комнату. Неопрятная белая коробка с двумя дверями напротив друг друга. Потолок слишком низкий, а пылающие светильники освещают комнату слишком ярко. Из одного угла ползла сырость, и штукатурка в том месте вздулась облезающими пузырями, присыпанными черной плесенью. Кто-то когда-то пытался отскоблить продолговатое кровавое пятно на одной из стен, но, очевидно, приложил недостаточно усердия. Практик Иней стоял на другом конце комнаты, сложив могучие руки на могучей груди. Он приветствовал Глокту кивком, выказав не больше эмоций, чем каменный валун, и Глокта кивнул в ответ. Их разделял привинченный к полу деревянный стол, усеянный зарубками и пятнами, с двумя стульями по бокам. На одном из стульев сидел голый жирный человек с коричневым холщовым мешком на голове и крепко связанными за спиной руками. Тишину нарушал единственный звук — сбивчивое приглушенное дыхание. Здесь, внизу, было холодно, но толстяк обливался потом. «Так и должно быть». Хромая, Глокта подошел ко второму стулу. Аккуратно прислонил трость к краю столешницы и медленно, осторожно, болезненно опустился на сиденье. Он вытянул шею влево, потом вправо и, наконец, позволил телу расслабиться, приняв почти удобное положение. Если бы Глокте представилась возможность пожать руку некоему конкретному человеку, по собственному выбору, он, несомненно, выбрал бы изобретателя стульев. «Он сделал мою жизнь почти сносной». Иней молча шагнул из своего угла к привязанному человеку и взялся за угол мешка, зажав его между бледными толстыми пальцами — большим и указательным. |
