– Но как?! – всхлипнул Добря и во все глаза уставился на воеводу.

Тот вопросительно поднял брови, глянул, сперва – на одного, после – на второго:

– Вы не рады встрече?

– Нет, – проскрежетал Роська.

Сигурд громко почесал затылок, все еще пытался разгадать тайну, но плюнул довольно быстро:

– Ладно, Розмич, иди к остальным.

– Как это вышло? – насупился Добря. – Он – сын пахаря. А я – плотника. Почему ему можно, а мне нельзя?

– Да вот так… – выдохнул мужчина. Развел руками, едва не выронил резную шкатулку. – Олег проезжал по какой-то деревне, и тут под копыта его коня упал вот этот мальчуган. Олег забрал мальца с собой, определил в отроки.

– Почему? Ведь не положено…

Воевода хмыкнул, взгляд на миг затуманился.

– Одду, то бишь Олегу, можно. Он не такой, как все. Видит дальше, понимает больше… Вещий он. Да имя еще у мальчика оказалось необычным – «Меченый». Получается, боги его дважды отметили: когда родился и когда копыта Олегова коня потоптали. Таким людям удача улыбается, их место рядом с князем.

– Не боги… – пробормотал Добря.

– Чего?

– Не боги его отметили! Только один! Чернобог! – Добря выпалил эти слова громко, со всей злостью, на какую был способен. Пусть Роська услышит, пусть только попробует оспорить!

– Да полно те, – рассмеялся Сигурд.

– Я с ним по соседству жил, знаю, об чем толкую! Черный бог его в темечко поцеловал! И не раз! Гад он! Подлый! Подлейший!

– Да не бреши! Хороший мальчуган, прилежный…

Добря стиснул зубы, развернулся без всякого почтения. Земля под ногами мелькала быстро, дома и улицы сливались в единые полосы, а злобный ветер больно кусал лицо, подхватывал и уносил слезинки.

– Нет в мире справедливости!

И в сторону княжьего двора Добря с тех пор больше не смотрел. И на отстроенную крепость, круглую, как бублик, что высится на холме над брегом Волхова – тоже. «Подумаешь! Принимают в свои дружины кого попало! Свеи – они и есть свеи! И мурмане такие же. Дикари, нелюди! А вот бояре старого князя Гостомысла – вот это люди! Наши!»

…По улицам старого города вышагивал гордо, помахивая киянкой и повергая всех незримых врагов. Вяч пригрозил, что коли будет кривляться, так мигом домой отправит. И Добря присмирел.

На двор Вадима, Гостомыслова внука, их пустили нехотя, не распознали приворотники старшего плотника. Зато слуга бежал навстречу вприпрыжку, улыбался шире, чем разливается по весне Волхов. Бодро похлопал Вяча по плечу, указал на гору бревен:

– Твои молодцы третий день таскают, с утра до вечера.

– Ну, так, – улыбнулся Вяч. Но вдруг пристально взглянул на сооружение и заметил хмуро: – Нужно перекладывать, так не просохнут. И укрыть на зиму надобно еловыми лапами, а то никакого толка от просушки не будет.

– Укроем, – кивнул слуга. Человек Вадима с интересом посмотрел на Добрю, одарил мальчугана радостной улыбкой: – Тоже плотником будет?

– Конечно, – отозвался Вяч и добавил, понизив голос: – Мне б с Вадимом поговорить.

– Знаю, он с утра о тебе выспрашивал, – ответил слуга и проводил до скриплого крыльца. – Ждите тут.

Дом у Вадима хоть и большой, но старый, ветхий. Судя по виду, простоит еще долго, да не можно столь знатному человеку в ветхости жить.

Рядом-то Вяч пообещался возвести новые хоромы, а Вадим, в свою очередь, как слышал Добря, назначил хорошую цену.