Дверь распахнулась тоже со скрипом, к ним вышли четверо мужчин в богатых одеждах. Глядя на расшитые жемчугами сапоги, Добря даже поперхнулся. Мальчик и прежде видел знатных, но так близко – никогда.

Вельможи с шутками да прибаутками проследовали по ступеням, освободили проход. Вслед за ними на пороге появился слуга, горячо махнул плотнику. Добря двинулся было за отцом, но тот остановил:

– Здесь погодь. Неча важного человека смущать.

Мальчик протяжно вздохнул, опустил голову. Чуть помедлив, побрел к нагромождению бревен, уселся и начал болтать ногами. Знатные мужи, что только-только покинули избу Вадима, уходить не собирались, горячо спорили, махали руками. Изредка доносились обрывки фраз:

– Гостомысл не знал…

– …а каково народу?

– …чужеземцы наших законов понимать не хотят!

– А Едвинда эта длинная и тощая, как сама смерть. На ведьму смахивает…

– …в Алоди она нынче. Видать, и самого Рюрика довела, отослал. И шурина его давно не видать.

Добря старательно потер уши, но, устыдившись, что будет пойман, отвернулся и перестал слушать. Дружинники Вадима неспешно выходили из гридницы – на другом конце двора. Шутили, толкались. К ним метнулась дворовая девка с ведром колодезной воды, краснела, хлопала ресницами. Но и в этот раз Добря отвернулся: что толку мечтать о воинской славе, если нынче в воины берут всякий сброд? Лучше плотником быть, вона как Вадим отца привечает, даже знатных мужей на двор выгнал, чтобы со старшим плотником переговорить!

– Завтра всем сидеть в избе, на двор даже носа не высовывать, поняли? И двери никому не отворять, что б ни случилось.

Мать заскулила, потянула руки, но Вяч отстранил. А едва послышался первый крик петуха, отец подхватил тяжелый топор, из тех, коих никому иному касаться не разрешалось, потуже завязал пояс и ушел, бросив напоследок:

– Добродей, ты теперь за старшего. Мать и младших береги!

Добря мерил шагами избу, бросал хмурые взгляды на мамку, которая не спускала с рук Любку, на братьев – мальчишки как ни в чем не бывало возились в углу, изредка таскали друг друга за волосы. Дверь в избу закрыли на засов, подперли поленом, как велел отец. С улицы доносились приглушенные крики, топот.

Страх пронизывал Добрю с макушки до пят, но любопытство оказалось куда сильнее – вгрызалось в кости, свербило так, что сесть не мог. Мамка наблюдала за сыном с суровым лицом, губы сжала в тонкую линию. Ее веки припухли, глаза стали узкими, едва различимыми. Ближе к полудню мать задремала, а Добря на цыпочках прокрался к двери.

– Ты куда? – пропищал брат. – Отец не велел!

– Тшш… Сейчас до ветру схожу и вернусь.

– Экий ты нетерпеливый, – хмуро отозвался малец.

– Тихо ты. Лучше дверь закрой и полено на место поставь. Я постучу, как вернусь.

Младший выпрямился, важно уткнул руки в бока, сказал, подражая старшему:

– Хорошо, так и быть.

Тяжелые тучи заволокли небо, висели угрожающе низко. Добря выбрался на улицу, огляделся – пусто. Вдалеке – удары и вскрики, порывы ветра приносят странные, незнакомые запахи.

Мальчик втянул голову в плечи, спешно двинулся вперед. Шагал, прижимаясь к изгородям и заборам, напряженно вглядывался. Сердце зашлось истовым боем, страх сковывал ноги.

Добрался до конца улицы, свернул к княжескому подворью – ужасающие звуки прилетали именно оттуда.