Короткий порыв ветра, и на поляне возник туманно мерцающий вихрь, из которого вышла высокая черноволосая женщина в длинном платье, похожем на звёздное небо.

– А, старый знакомый. – Она приветливо улыбнулась Горыне. – Радовал ты меня в том мире, радуешь и в этом. Она взмахнула рукой, и атаман, лежавший на телеге, захрипел, чуть дёрнулся, и глаза его остекленели.

– Ну, всё. Старую ведьму я прибрала ещё на болоте, а этих отдаю тебе, сестрица. – Мара ослепительно улыбнулась и, сделав пару шагов, вдруг обернулась. – Нет, посижу немного. Подышу воздухом этой земли. Ты ведь не против, сестрица, и вы, уважаемый Никифор?

– Прошу. – Волхв в мгновение ока сдёрнул с себя плащ и расстелил перед костром.

Мокошь с непонятным выражением на лице обернулась в сторону Мары и, вздохнув, махнула рукой. Сразу же в центре поляны возник сверкающий вихрь, откуда во все стороны ударил плотный солнечный свет, и с криком «Мама!» выбежал мальчишка лет шести.

Женщина, спавшая в повозке, вдруг встрепенулась и, забыв про свёрток, рванулась к мальчишке. Встав перед ним на колени, она просто стала целовать его, прижимая к себе.

– Мама, не плачь. Мама… – Мальчишка что-то говорил, а потом, когда женщина встала, взял её за руку и, что-то рассказывая, повёл за собой, и через секунду вихрь схлопнулся, оставив на поляне лишь примятую траву.

– Но сдаётся мне, сестрица, что ты хочешь обжулить моего верного паладина? – Донёсся от костра голос Мары. – Условие он выполнил, и даже более. Двенадцать жизней за одну… более чем справедливо. А если учесть тех, кого я забрала на болоте, так просто грабёж получается.

– Он не твой!!! – Мокошь резко, будто кошка, обернулась и даже чуть пригнулась, словно перед броском.

– Не мой. – Мара насмешливо посмотрела на сестру и поудобнее устроилась на плаще, растянувшись на нём словно кошка. – И не твой.

Горыня, смотревший на всё это с круглыми от удивления глазами, не нашёл ничего лучше, чем, подняв руки, подойти ближе.

– Девочки, не ссорьтесь, вы чего?

В ответ обе как-то отпрянули и через секунду рассмеялись заливистым смехом.

– Это всё воздух среднего мира, – сказала, отсмеявшись, Мокошь. – Бьёт в голову сильнее вина…

Но окончание фразы он уже не расслышал, повалившись в траву словно подкошенный.

Стоило ему открыть глаза, как девочка метнулась к бабке и стала трясти её за плечо.

– Бабушка Варвара, бабушка Варвара, проснулся он.

– Да не тряси меня, ужо всю душу вытрясешь. – Женщина опустила ноги на пол, села и, накинув платок на голову, посмотрела на пациента.

– Глазки, я смотрю, чистые, испарины нет… Попьёшь, вон на столе в бутылке оставила отвар. По стакану кажно утро. – С чем и отбыла по своим делам, оставив после себя тонкий запах сушёных трав и бутылочку с лекарством.

А Горыня, не торопясь, сел на кровати и первым делом проверил руку, которая была вполне нормального цвета, и рану на ноге, которой просто не нашёл. Затем прополоскал рот настойкой, глотнул и, скривившись от горечи, стал прибирать в доме. Лишь наведя порядок, вымылся и, надев чистую одежду, пошёл к кузнецу, прихватив оба револьвера.

– Если по делу – говори, а если так пришёл, то вечером заходи. Вечерять будем и по чарке пропустим.

– Я по делу. – Горыня выложил на стол револьверы.

– Добрая работа. – Кузнец взвёл и спустил курок, крутанул барабан, слушая, как щёлкает трещотка, и вопросительно поднял взгляд.

– Нужно сделать самовзвод.