— Неужели он умер? — рыдает старуха. — Неужели он сломал себе шею?

И, несмотря на свое прекрасно разыгранное отчаяние, исподволь подбирается к ключам; но Госпожа хлопает ее по руке, и та отступает.

— Давайте перенесем его на более мягкое ложе, — говорит мой Хозяин.

Он поднимает тело, тащит его в уже хорошо нам знакомую комнату, швыряет Панталоне на кровать, оттягивает ему веки, стучит молоточком по коленке, щупает пульс.

— Никаких признаков жизни, — произносит он. — Вам нужен не доктор, а гробовщик.

Госпожа, как полагается верной жене, прикладывает к глазам носовой платочек.

— Беги скорей, приведи сюда гробовщика, — говорит она старухе. — А потом я вскрою завещание. Думаю, там он не забыл упомянуть и тебя, служившую ему верой и правдой. О боже мой, конечно же нет.

И старуху как ветром сдуло: вряд ли вам доводилось наблюдать такую прыть у женщины, за плечами которой столько прожитых зим. Оставшись одни, Хозяин и Госпожа зря времени не теряют — причем прямо на ковре, поскольку кровать некоторым образом оссире . Да еще с таким шумом! Только зад его мелькает — вверх-вниз, вверх-вниз; туда-сюда, туда-сюда меж ее ног. Потом, сбросив его с себя, она укладывает его на спину: теперь ее очередь быть сверху, и, казалось, она никогда не остановится.

Toujoursdiscret, Кот тем временем занят тем, что открывает ставни и распахивает окна навстречу прекрасному утру, в прохладном, но уже напоенном запахами воздухе которого его чувствительные ноздри улавливают первые веяния наступающей весны. Вскоре ко мне присоединяется и моя дорогая подруга. И я уже замечаю — а может, это только воображение моего любящего сердца? — чарующую величавость ее доселе столь грациозной и упругой походки. И мы сидим на подоконнике, как два добрых гения-хранителя этого дома; ах, Кот, кончилась твоя бродячая жизнь! Скоро я стану домашним, толстым котом, уютно свернусь на подушке и больше уж не буду петь при луне, очарованный наконец тихими домашними радостями, которые мы с моей подругой заслужили с лихвой.

Крики восторга пробуждают меня от сладких грез.

Naturellement , именно в этот момент их наивысшего наслаждения возвращается старуха, ведя за собой похоронного агента в шифоновом цилиндре и пару гробовщиков, черных, как вороны, и угрюмых, как судебные приставы, с ящиком из вязового дерева, чтобы унести тело. Однако они несколько оживились, когда их взорам предстала неожиданная картина, и акт любви был завершен под одобрительные крики и гром аплодисментов.

Зато какой шум подняла старуха! Полиция, убийство, грабеж! Пока Хозяин не кинул ей набитый золотом кошель как безвозмездный дар. (Тем временем я замечаю, что у этой здравомыслящей молодой особы, по-прежнему одетой в чем мать родила, достало ума завладеть связкой мужниных ключей, разжав его сухие, холодные пальцы. Как только ключи оказываются у нее, она становится полноправной хозяйкой.)

— Хватит, довольно твоих бредней! — обрывает она старуху. — Я сию минуту увольняю тебя и делаю тебе на дорогу неплохой подарок, ибо теперь, — сказала она, помахивая ключами, — я богатая вдова, а это, — указывая на моего голого, но счастливого хозяина, — тот молодой человек, который станет моим вторым мужем.

Но в этом моя Полосаточка ее переплюнула, потому что кошки плодятся гораздо быстрее: три прелестных рыжих котенка, недавно появившихся на свет — все с белоснежными носочками и манишками, — лакают сливки и путают пряжу Госпожи, и у каждого — тоже улыбка на лице, а не только у их мамаши и гордого папаши, потому что мы с Полосаточкой улыбаемся теперь весь день напролет, вкладывая в эти улыбки всю свою душу.