Они дошли до набережной, где была каретная биржа. Софи прыгнула в фиакр, закричав кучеру:
— На Венсеннскую железную дорогу… Поезжайте как можно скорее… Сорок су на водку!
Карета остановилась у вокзала. Поезд отходил в девять часов пять минут. Софи взяла два билета в Parc-Saint-Maur, где они вышли без десяти десять и рассчитывали дойти до дачи в четверть одиннадцатого.
Анджело Пароли и Луиджи достигли цели своего путешествия в половине пятого. Темная ночь сменила сумерки короткого декабрьского дня, когда Анджело остановил лошадь у виллы Софи Риго. Луиджи соскочил на землю и отворил ворота.
— Останьтесь на месте, — сказал он громко Пароли, — я пойду предупредить…
Затем он помог выйти из купе девушке, дрожавшей от волнения и страха, и провел ее в потемках к дому. Эмма-Роза спросила слабым, едва слышным голоском:
— Нас ждут?
— И да, и нет, — ответил Луиджи. — Не знают наверное, в котором часу мы приедем, но все приготовлено для нас. Сюда-то наши друзья привезут вашу матушку после ее освобождения.
Оружейник отворил дверь дачи, ставни которой были наглухо закрыты, и ввел Эмму-Розу в залу; там в камине горел еще каменный уголь, зажженный им утром. Огонь слабо освещал комнату.
Луиджи зажег свечи в канделябре на камине, й девушка смогла рассмотреть, что находится в комнате, очень кокетливо меблированной.
— Сядьте и погрейтесь, mademoiselle, — сказал оружейник, — я схожу посмотреть, дали ли корм лошади, и сейчас же вернусь.
Луиджи подошел к Анджело, который сошел с козел и ходил, стараясь согреться.
— Ставьте поскорее лошадь в конюшню, — приказал он.
Живо вынув съестные припасы, негодяи вошли в залу. Луиджи зажег свечку, накрыл на стол, откупорил две бутылки вина и сказал Пароли:
— Теперь время дать мне обещанное наркотическое средство.
Анджело вынул из кармана крошечный Пузырек.
— Она поест… выпьет… — продолжал Луиджи. — Я буду ее угощать и не ошибусь в бутылке… Налейте в одну из них, что требуется для усыпления девочки… Когда она заснет, нам нечего будет бояться сопротивления или рыданий…
Анджело откупорил пузырек, взял одну бутылку бордо, отлил в стакан две ложки вина и вместо них влил в горлышко треть жидкости из пузырька.
— Она заснет с первого же глотка, — сказал он, ставя бутылку на стол.
Пароли вошел в темную комнату, одна дверь из которой выходила в столовую, а другая — в ту залу, где сидела Эмма-Роза.
— Вы пройдете там, — сказал оружейник, указывая на вторую дверь, а сам отправился к девушке, ожидавшей его с тревожным нетерпением.
— В котором часу привезут мою мать? — спросила она.
— Не могу ответить положительно, — возразил Луиджи. — Не хотите ли чего-нибудь покушать? Лечь отдохнуть? Ваша комната готова…
— Нет, нет, я не в силах закрыть глаза…
— Я думал, что вам необходимо поесть, и накрыл в столовой невзыскательный обед, в котором, с вашего позволения, приму участие…
— Благодарю вас за заботы, но я не буду есть.
— Почему?
— Я не чувствую никакого аппетита, не могу проглотить ни крошки.
Луиджи нахмурился, его глаза приняли мрачное выражение.
Поклонившись, он вышел из залы. Пароли слышал весь разговор через дверь и прошел к оружейнику в столовую.
— Ну, что ты думаешь? — спросил Пароли.
— Она не доверяет, — ответил Луиджи.
— Я сперва того же опасался, но теперь не думаю. Нет ничего удивительного в том, что волнение и страх отняли у нее всякий аппетит. |