— Да! Конечно! — с преувеличенной серьезностью сказал Володин. — Человечество потеряло выдающегося деятеля попс-движения, то есть музыки в стиле попсухи вонючей. Истеричные девочки будут рыдать!

— Да! А мальчики, почитатели попсухи, в свою очередь, будут… — подхватил было Седов, но Сорин повернулся и сказал с тоскливым раздражением:

— Идите-ка вы оба отсюда. Все, что вам положено, как я понимаю, вы уже сделали. Осталось ваше главное занятие — мешать людям работать. Идите.

Володин изобиженно примолк, а Седов, чутко уловив, что они с приятелем хватили лишку, сказал осторожно:

— Мы бы ушли, Всеволод Иванович, но тут в общей картине преступления есть одна дикая и необъяснимая странность.

Разбираться в «общей картине преступления» эксперту не положено, его конек — деталь, но Седов так долго работал в розыске, что давно потерял границы своей ответственности и обязанностей, влезая в те дела, которые его вовсе не касались, так что его уже не останавливали. Да и не принято это было — осекать мнение своего человека.

Сорин посмотрел на остальных членов бригады криминалистов, которые молчаливо и сосредоточенно заканчивали работу, вздохнул и спросил:

— Какую странность вы здесь узрели, Викентий Павлович?

— Судя по всему, Княжин расстался с жизнью часов около восьми-девяти вечера. А в полночь, вернее слегка за полночь, на кухне кто-то спокойненько пил чай и лопал сливочный торт. Чайник был еще теплый, когда бригада сюда приехала. Температура воды около тридцати двух градусов! На чашке следы помады и четкие отпечатки пальцев. Расчески на подзеркальнике все чистенькие, но в одной несколько светло-русых, явно женских волос. На бутылке, из которой Княжин принял вино с наркотиками, нет даже его следов пальцев — вытерты. Смесь чрезвычайной аккуратности и полной безалаберности. Кроме того…

— Не перегружай меня деталями раньше времени, — сварливо остановил его Сорин. — Сделай вывод.

— Вывод простой. После убийцы сюда проникла девица с железными нервами, попила чайку с тортиком и исчезла.

— А картина самого убийства? — спросил Сорин, хотя при следах мощного наркотика в бутылке она была стандартной, до злобной скуки знакомой.

— Опоили наркотиком, — пожал плечами Седов. — Положили в кровать. Выстрелили в череп. Вложили в руку пистолет. Что с вами сегодня, Всеволод Иванович?

— Настроение поганое, — качнул головой Сорин. — А скверно то, что без причин. Характер портится, к старости дело идет.

— Не путайте меня! — дернулся Седов. — Ваши пятьдесят еще далеко не старость! Просто вас злит, что следствие по делу Княжина будет складываться не из будничной, спокойной и обдуманной работы, а пройдет в сопровождении газетных истерик, пресс-конференций, всяких запросов и прочей мутотени. Сообщения в прессе, которые выжмут из следствия журналисты, никому, кроме преступников, не помогут.

— И то правда. — Он передернул плечами, словно пытался взбодриться и вернуть себе боевую форму. — Так где там Володин? Попробуем устроить мозговую атаку.

Но майор сам появился в кабинете, предупредительно пропустив впереди себя пожилую женщину, на руках у которой сидел ушастый рыжий спаниель и вертел из стороны в сторону носом.

— Всеволод Иванович, — сказал Володин. — Судя по всему, мы имеем в лице Анны Николаевны первого и весьма толкового свидетеля.

— Это не я, это Джина, — улыбнулась женщина, и стало ясно, что спаниель — единственная отрада одинокой старости.

— Анна Николаевна, — с непривычной мягкостью и вежливостью обратился Володин к женщине.