— Из Челябинска.

— Вот и укатывайся в Челябинск, ясно? Сегодня же вечером укатывайся! Сейчас же, как домой приедешь! Я проверю! С Арончиком я поговорю, ты теперь для него сгорела. Он тебя сам за такую работу убьет, ясно?

— Ясно, — опять сочла за благо подтвердить Надя, хотя все угрозы Крикуна были ей непонятны.

— Значит, что делаешь сегодня?

— Сажусь на поезд и еду в Челябинск.

— И чтоб больше я тебя в Москве не видел! Усекла?

— Да. Конечно, — закончила про себя: «Хрен тебе в зубы!»

Машина остановилась, Надя увидела вход в метро.

— Послушай, — сказала она. — Я ведь тоже хочу петь. На сцене. Разве я не имею права попробовать? Чем я хуже других? Что там, места всем не хватит? Я к вам больше приставать не буду, я…

Он ударил ее локтем под сердце, снова зашипел:

— Ты что, дура, ничего не поняла? Никому места на сцене не хватит. Там все поделено и расписано! Все! Видала старух у микрофона полуголых? Вчерашних звездочек? Слава давно прошла, сиськи висят, как уши у пуделя, голыми дряблыми ляжками трясут — за молоденькими пытаются угнаться, поет, как свинья, а со сцены ее бульдозером не вытолкнешь! Так и будет петь, гниль старая, пока не рассыплется! Девочек из себя корчат! А мужики из бывших? У него уж брюхо по коленкам колотит, импотент давным-давно, кастрат, а все про любовь заливается, секс-символ из себя корячит! Если тебе Княжин что обещал, так это вранье! Спать он с тобой хотел, вот и купил на этот крючок! Здесь и так таких певичек, как ты и Анька моя, словно крыс на помойке! И все куплено, все поделено, все договорено! Старые трухлявые обезьяны сами еле поют, так детишек своих за собой на сцену вытягивают! Детишки еле пищат, а дорога им обеспечена! На поезд — и в Челябинск! Если еще раз меня увидишь — так и знай, через час будешь трупом!

Он перегнулся, открыл дверцу и поддал Наде под бок.

Через полчаса она сообразила, что сидит в центре, на Тверской, на углу бульвара и пьет «херши». Страха в душе не осталось, была только лютая злость на мерзкого подонка и его хозяйку-певичку, этих трусливых убийц. Но были тут какие-то неувязки, Надя смутно понимала, что события выглядят совсем не так, как представляются на первый взгляд. Этот Крикун, избивавший ее на глазах Корецкой, почему подмигивал, подсказывал, что ей надо говорить? Почему даже про какого-то Арончика сказал? И не убил к тому же, да и убивать не собирался потому, что повез в метро, а не в темный лес. К тому же Надя засомневалась и в другом заявлении Крикуна — будто именно он выкинул ее с теплохода. От сбросившего ее в воду пахло дорогим иностранным одеколоном, а от Крикуна несет звериным потом, как от лошади. И тогда, в зале на теплоходе, и сейчас. А потом… — Надя даже засмеялась, — ну, какой убийца будет орать во всю глотку, что он убийца?

Пусть он сам, недоносок, разберется в этом деле! Надя возрадовалась неожиданной мысли, пришедшей ей в голову. Пусть теперь Крикун попляшет и попытается доказать, что он не верблюд! Надо только вспомнить телефон того милиционера… Ага! Послушная память выдала номер телефона и имя — Всеволод Иванович Сорин! А теперь, мадам Корецкая, посмотрим, как вы потанцуете вместе со своим болтливым убийцей-охранником!

Надя выкинула пустую бутылку и пошла покупать жетоны для телефона.

Оклемавшийся Седов привел в кабинет Сорина красивую молодую женщину с аккуратной, но несколько диковатой стрижкой в два цвета волос: черный и рыжий, изящные очки довершали дело, делая из нее инопланетянку.

— Это Элла Аркадьевна, — с подчеркнутой галантностью представил старик. — Она эксперт-криминалист нового поколения, узкий специалист.