Рафен ответил кивком и, пригнувшись, стремительно выскочил из укрытия. Он не задержался, чтобы проверить, следует ли за ним брат Алектус, — в этом не было необходимости. Тот шел за Рафеном, как и брат Туркио, а за ним, в свою очередь, брат Беннек. В группу входили космодесантники, за долгие десятилетия тренировок и сражений ставшие деталями единой, прекрасно отлаженной боевой машины. Они перемещались бесшумно, не проронив ни слова, — детская забава для солдат, обученных драться в любых мыслимых и немыслимых условиях. Рафен чувствовал боевой пыл товарищей и их желание поскорее встретить врага. Это чувство висело как хорошо различимый аромат в воздухе, его густой медный привкус оставлял следы на языке.

Расколотый обелиск торчал из кладбищенской травы, будто сломанная кость, и словно осуждающий перст указывал на грязные облака. Рафен плавным скользящим движением обогнул его и спустился в неглубокую впадину. Еще днем ранее здесь было укромное место — священный сад, посаженный в память космических летчиков, погибших на войне за Рокен. Теперь от него осталась воронка в разоренной земле: шальной вражеский снаряд во время суборбитальной бомбардировки угодил сюда и проделал в грунте полукруглую яму, расплавив грязь и превратив ее в пятна гладкого фульгурита. Содержимое прежде богато украшенных, а сейчас разбитых гробов лежало в бурых лужах под керамитовыми подошвами Рафена. Он шагал по хрустящим в грязи костям и старым медалям. Пройдя между скелетами, космодесантник взобрался на противоположную кромку воронки и задержался, проверяя азимут.

Он вскинул голову и посмотрел вдаль, на изогнутый силуэт статуи готового взлететь ангела — с раскинутыми руками и расправленными крыльями. Лицо изваяния осталось чистым и прекрасным. Устремленный ввысь взор словно видел иное, совершенное небо, бесконечно далекое от грубой реальности этого мира. На один безмятежный миг Рафен поверил, будто каменный серафим вот-вот обернется и явит ему лицо лорда Сангвиния — святого основателя и прародителя ордена. Но этот миг быстро растаял, и Рафен остался с мертвецами и каменным ангелом. Его собратья, Кровавые Ангелы, тоже растаяли среди дождя и тумана. Он отвернулся и позволил себе еще раз послушать ветер.

Внезапно желудок Рафена свело от отвращения. Устройство авточувств шлема уловило новый звук, пробившийся сквозь стоны ветра: кричали тонко и ужасно. Вопль исходил из самых темных глубин человеческого сердца, произвести такое могла лишь глотка воистину проклятого. Скорее всего, космодесантники-предатели перед новой вылазкой собрались погадать на внутренностях какого-нибудь раба.

Рафен мгновенно все просчитал. Наступление, к которому готовился враг, придавало его заданию особую важность. Он пошел дальше, кривя рот под дыхательной решеткой, превращающей его лицо в грозную маску. Группа подвижных скаутов в легкой броне справилась бы с этой задачей вдвое быстрее, но разведчики из отряда Рафена пали во время первого штурма — их ряды выкосил залп бронебойных снарядов. Сам Рафен оказался прикрыт корпусом «Носорога», когда раздался резкий хлопок перегретого воздуха. Залп. Перед мысленным взором Кровавого Ангела снова и снова проносился скаутский мотоцикл, который, крутясь, пролетел в воздухе над головой, словно игрушка, отброшенная капризным ребенком. От молодых космодесантников остались лишь рваные ошметки и осколки обожженного керамита.

Рафен подавил гнев, словно засыпал землей багровые тлеющие угли, и решил не искать виноватых. Перед прибытием на Кибелу им сказали, что это назначение — дань церемониалу, скорее дело чести, нежели серьезное сражение. Теперь слова не имели значения. Возможно, сам Рафен и его братья проявили недальновидность, решив, что проклятых и совращенных не заинтересует мир-кладбище.