– Вот вам, друзья мои, по настоящему искренний человек,- в восторге воскликнул Нерон.- Мои многочисленные призы, полученные на конкурсах, говорят о том, что он слишком строг, но строгость есть камертон для истинного таланта

– Призы,- произнес Юст менторским тоном,- не присуждаются за одно мастерство. Главное, тот огонь, что горит в исполнителе и производит на публику впечатление.

Дискуссии подобного рода никогда Сен-Жермена не привлекали, и он, небрежно пожав плечами, сказал:

– Я не слышал государя на конкурсах, и в этой

области у меня суждения нет.

Юст бросил на него сердитый взгляд и вновь обратился к Нерону:

– Твоя статуя – просто чудо. Золота в ее отделке довольно, чтобы заполнить сокровищницы трех-четырех королей.

Или, подумал про себя Сен-Жермен, обеспечить едой лет на пять лет всех римских вдов, сирот и калек. Он повернулся к примолкшему Модестину.

– Как развлекается Галлия? Я слышал, у вас там имеются неплохие арены. Достаточно ли они велики?

– Для нас – да, но не для Рима,- отвечал Модестин, довольный, что разговор свернул со скользкой дорожки.- В часе езды от нашего гарнизона имеется даже театр. Правда, постановщик в нем очень неважный, да и актеры дрянные. Настроение поднимают лишь заезжие фокусники и акробаты, но они навещают нас редко. А люди искусства вообще обходят Галлию Белгику стороной. И незаслуженно, надо сказать, ибо солдаты – народ благодарный.

– Полагаю,- встрепенулся Нерон,- что вскоре мы это исправим. Я собираюсь в Галлию с инспекционной поездкой и с удовольствием дам там несколько выступлений. Помню, однажды я даже написал для легионеров какой-то военный марш.

– Солдаты до сих пор его распевают,- сказал Модестин.

Нерон закраснелся.

– Правда? Как это мило с их стороны.

– Он очень их ободряет во время длительных переходов.- Модестин не стал говорить императору, что солдаты несколько изменили в его песне слова.

– Приятно узнать, что твой труд не пропал втуне! – Воодушевленный Нерон взялся за лиру и громким голосом завел первый куплет:

Рим над землею парит, как орел!

Юг покорил он и север обрел.

Чу! Слышен топот победных колонн!

Грозный стремится вперед легион!

Твердь сотрясается, ворог дрожит.

И посрамленный в испуге бежит!

Модестин имел неосторожность подпеть императору, и Нерон, весьма тем обрадованный, тут же предложил спеть все пятнадцать куплетов.

– Боюсь, моя память не столь хороша, как твоя, государь,- быстро проговорил Модестин.- Стихи в ней не держатся, и то, что я кое-что все-таки помню, свидетельствует о многом.

Нерон был слишком счастлив, чтобы сердиться.

– Что ж, спасибо на том. Мы еще потолкуем о ваших нуждах. Думаю, наши позиции в Галлии следует всячески укреплять.- Он повернулся к Сен-Жермену.- Я давно собираюсь обратиться к тебе с просьбой.

Ответ прозвучал кратко:

– Тиштри не продается, о цезарь.

– Великолепно! – Нерон рассмеялся, откинув назад голову; темно-русые его волосы взвихрились вокруг серебряного венка и вновь опали.- Нет-нет, разговор пойдет не о твоей драгоценной рабыне, хотя, если надумаешь сбыть ее с рук, учти, что я первым подал заявку.

– Если такое произойдет, августейший, она достанется только тебе, ибо вряд ли претендовать на нее осмелится кто-то еще.

Если Нерон и уловил оттенок язвительности в словах собеседника, то ничем этого не показал.

– Благодарю. Не сочти за назойливость, если я время от времени буду напоминать тебе о твоем обещании.