— Будь осторожна, Октавия. Несмотря на то что ты боишься собственной слабости, беда не в тебе. Этот корабль провел в варпе целую вечность. Скверна не в тебе, а в «Завете». Самые его кости нечисты, и мы вдыхаем заразу с каждым глотком воздуха. Мы еретики. Такова наша судьба.
— Это… не очень-то утешает.
Пророк взглянул на нее настолько по-человечески, что у девушки перехватило дыхание. Заломленная бровь, кривая полуулыбка и выражение, в котором отчетливо читалось: «А чего ты от меня ожидала?»
— «Завет» ненавидит меня, — сказала девушка. — Я это знаю. Его дух отшатывается с отвращением каждый раз, когда я к нему прикасаюсь. Но он не стал бы нарочно запугивать меня призраками. Он слишком прост, чтобы додуматься до такого.
Талос кивнул.
— Конечно. Но «Завет» полон памяти о живших и встретивших смерть на его борту. На этих палубах умерло больше людей, чем числится сейчас у нас в экипаже. И корабль все еще помнит каждого из них. Подумай о крови, что впиталась в сталь вокруг нас, о сотнях последних издыханий, и сейчас циркулирующих в вентиляционной системе. Запертых здесь навечно, вновь и вновь проходящих сквозь легкие живых. Мы обретаемся среди воспоминаний «Завета», так что всем время от времени видятся странные вещи.
Октавия вздрогнула.
— Ненавижу этот корабль.
— Нет, — сказал Талос, снова взяв в руки шлем. — Это неправда.
— Но я воображала совсем другое. Вести боевой корабль легиона Астартес — об этом молится каждый навигатор. И «Завет» движется так, как бывает только в чудесном сне, — он извивается, словно змея в масле. Но все здесь настолько… пропахло тухлятиной… — Голос Октавии звучал все тише и наконец умолк.
Некоторое время девушка пристально всматривалась в лицо Пророка, ощущая острый кислотный запах его дыхания.
— Ты довольно невежливо пялишься на меня, — заметил он.
— Вам повезло, что вы не потеряли глаз.
— Интересно сформулировано. Учитывая, что полчерепа мне заменили металлическими пластинами и, по словам Кириона, левая половина лица у меня выглядит так, словно я проиграл бой скальному кугуару.
Он провел кончиками закованных в перчатку пальцев по медленно рассасывающимся шрамам. Даже его сверхчеловеческой физиологии было нелегко справиться со всеми увечьями. Рубцы на левой половине лица тянулись от виска к уголку губ.
— Это не метка любимца удачи, Октавия.
— Выглядит не так уж и плохо, — возразила девушка.
Что-то в тоне Повелителя Ночи заставило ее почувствовать себя свободнее — возможно, нотка почти братской близости в его ровном голосе и открытом взгляде.
— Что такое «скальный кугуар»?
— Хищник моего родного мира. Когда в следующий раз встретишь одного из Чернецов, присмотрись к его наплечникам. Ревущие львы на них — это то, что мы называли «скальными кугуарами» на Нострамо. Если главарь банды мог покинуть город ради охоты на них, это считалось признаком процветания.
— Госпожа, — перебил его Пес.
Урок истории оборвался. Октавия резко обернулась.
— Что?
Пес неловко переступил с ноги на ногу.
— Однажды я убил скального кота.
Девушка скептически хмыкнула, но Талос ответил прежде, чем она успела ввернуть хоть слово:
— Народец Холмов?
Его низкий голос эхом пронесся по комнате.
Изуродованная голова с венчиком седых волос дернулась в кивке.
— Да, господин. И я правда однажды убил скального кота. Маленького. |