Путь этих золотоискателей завершился, как сказано, во прахе, и кое-кто мог бы, рассуждал бывший священник, усмотреть в факте схождения таких векторов в такой пустыне, где души и деяния одного маленького народа поглощает и сводит в могилу другой, длань некоего циничного бога, который вот так незамысловато и якобы неожиданно приводит к подобному летальному стечению обстоятельств. Появление свидетелей, что пришли по другому, третьему пути, тоже можно было бы привести в доказательство, потому что это, казалось бы, находится за пределами возможного, однако судья, послав лошадь вперёд и оказавшись вровень с рассуждающими, заявил, что в этом проявилась сама суть свидетеля, и то, что он оказался рядом, — скорее нечто первостепенное, а не третьестепенное, ибо ни об одном свершившемся факте нельзя сказать, что он прошёл незамеченным.
С наступлением сумерек делавары отправились в дозор, а колонну вёл мексиканец Джон Макгилл, который время от времени соскакивал с лошади и бросался плашмя на живот, чтобы определить, далеко ли до тех, кто уехал вперёд по пустыне, потом снова вскакивал на своего мустанга, не останавливая ни его, ни следовавший за ним отряд. Они двигались, как переселенцы за плывущей звездой, и след, что они оставляли за собой на земле, своей еле заметной выгнутостью отражал движение самой земли. Гряды облаков на западе вставали над горами тёмной кривизной самой тверди небесной, и над головами всадников необозримой аурой простирались усыпанные звёздами пределы галактик.
Через пару дней делавары вернулись на заре из утренней разведки и доложили, что хиленьо стоят лагерем вдоль берега мелководного озера менее чем в четырёх часах езды к югу. С ними женщины и дети, и их много. После совета Глэнтон поднялся, ушёл один в пустыню и долго стоял там, вглядываясь в темноту.
Они осмотрели оружие, вынули заряды, перезарядили. Говорили вполголоса, хотя пустыня лежала вокруг огромной голой плитой, слегка подрагивая от зноя. После полудня несколько человек сводили лошадей на водопой и обратно, а с наступлением темноты Глэнтон со своей свитой отправился вслед за делаварами осмотреть позиции противника.
На возвышенности к северу от лагеря в землю воткнули палку, и когда с линией её наклона приблизительно совпал угол Большой Медведицы, Тоудваин и вандименец подняли отряд, и они, связанные узами непредсказуемой судьбы, выехали на юг вслед за остальными.
В прохладный час перед рассветом они добрались до северной оконечности озера и поехали вдоль берега. Вода была очень чёрная, по краю пляжа тянулась полоса пены, и было слышно, как где-то вдали на озере перекликаются утки. Внизу под ними плавной линией, точно огни далёкого порта, тлели костры лагеря. На пустынном берегу перед ними ждал в седле одинокий всадник. Это был один из делаваров; ни слова не говоря, он повернул лошадь, и все последовали за ним через кусты в пустыню.
Выехавшие раньше сидели на корточках в зарослях ивняка в полумиле от костров противника. Головы лошадей были закрыты одеялами, и животные стояли позади людей, как в капюшонах, недвижно и торжественно. Вновь прибывшие спешились, спутали лошадей, уселись на землю, и тут к ним обратился Глэнтон.
В нашем распоряжении час, может, чуть больше. Когда въедем в лагерь, каждый действует самостоятельно. Постарайтесь, чтобы ни одна собака не осталась в живых.
Их там много, Джон?
Ты что, на лесопилке шёпотом говорить учился?
Есть где развернуться, вставил судья.
На тех, кто не может выстрелить в ответ, порох и пули не тратить. Если не перебьём здесь всех черномазых, нас надо выпороть и отправить домой.
Вот и всё, что было сказано на этом совете. Следующий час тянулся очень долго. Они спустились с ничего не видящими лошадьми к берегу и встали лицом к лагерю, всматриваясь в линию горизонта на востоке. Вскрикнула птица. Глэнтон повернулся к лошади и стащил с её головы одеяло, как сокольничий снимает утром колпачок с птичьей головы. |