— Никогда бы не подумал.

— О, да, конечно.

Он сказал: «И средняя домохозяйка действительно на это поведётся, считаешь?»

Она пожала плечами: «Это будет ограниченный показ, всего один рекламный ролик, который будет проигрываться только в нескольких отобранных районах. Не в национальном масштабе, пока не подтвердится эффективность. То есть я не получу гонорар от числа показов, но весьма неплохо заработаю всего за один день работы».

Такер восстановил в памяти ночь, когда смотрел двухчасовую передачу, спонсором которой была компания, производящая мыло, и они увидели три рекламных ролика с Элиз, каждый из которых был повторен три раза, и это принесло ей дополнительные пятьсот сорок долларов авторского гонорара от количества повторов по контракту. В обычную неделю она зарабатывала между одной и двумя тысячами долларов как одно из самых популярных на тот момент рекламных лиц, и всё это от работ, которые уже были завершены и находилась в эфире неделями; и когда она работала над чем-то новым, она удваивала эти еженедельные выплаты первичной оплатой за проект. Такеру иногда казалось, что ему следует отказаться от криминальной жизни и начать торговать зубной пастой.

Он допил свой скотч, встал и поставил бокал на этажерку. Он посмотрел на неё и сказал: «Как ты на счёт попрактиковаться?»

— Попрактиковаться в чём? — спросила она.

— В рекламе маринованных огурцов, конечно.

Много позже, когда они закончили с этой практикой и множеством других, съели поздний ужин, попрактиковались немного ещё и завалились спать вместе в большой кровати в светлой комнате, Такер проснулся, его сердце билось, как молот о наковальню, сердцебиение отдавалось в костях. Он был напуган каким-то кошмаром, который не мог вспомнить, и он повернулся к Элиз, дотронулся до её тёплого тела, обнажённых ягодиц, сконцентрировался на ней, пока не смог разглядеть на ней линии, которые остались от простыни. До тех пор, пока осознавалась её близость, он понимал, что не одинок, его сердце успокоилось, а рот снова стал влажным, страх стих. Через минуту он даже смог вспомнить, о чём был его кошмар: его отец.

Даже для президента банка на Пятой авеню, офис мистера Меллио был слишком богатым, отделан слишком большим количеством тика, устлан коврами из слишком глубокого ворса, меблирован в слишком роскошном стиле. Картина, висевшая за его столом была, несомненно, оригинальным Клее, и даже не смотря на то, что она была, несомненно, частью коллекции произведений искусства, принадлежащей банку, и не была куплена исключительно для мистера Меллио, создавалось ощущение, что эти люди не управляли вашими деньгами должным образом, и в действительности чуть ли не растрачивали их на собственный карьерный рост, безделушки и излишнюю роскошь.

Мистер Меллио сам по себе, тем не менее, противоречил этому впечатлению настолько всецело, что вы могли почти полностью забыть о богатстве комнаты и о потере своего состояния. Он излучал уверенность и компетентность. Он был высоким широкоплечим мужчиной, и он бы хорошо подошёл для одного из ранних фильмов с Джоном Вэйном в качестве молчаливого ковбоя, который делает шаг вперёд, чтобы стать на сторону Дюка, с грозными губами и непоколебимый во имя добра и благородства. В пятьдесят лет его волосы были более светлыми, чем каштановые, достаточно густые, чтобы закрывать уши до мочек, но причёска определённо не была модной.