Я повернулся к поручням, выхватил из решетки кофель-нагель. Усатый снова был на ногах и двигался ко мне медленно, как будто у него все болело.
Я с силой ударил его кофель-нагелем по физиономии.
Мир развалился на кусочки.
Палуба ушла из-под моих ног, вернулась, снова закачалась. Я упал лицом вниз, закричал:
— Ложись!
Раздался душераздирающий треск. "Вильма" замедлила ход, остановилась. Краем глаза я увидел, что высокие, как колокольни, стеньги согнулись, словно удочки, переломились и посыпались на палубу страшным дождем из дерева и железа. Мель, подумал я. Остались без мачт. Наверху болталась парусина. Внизу слышались вопли.
Палуба пришла в движение. Она скользила, качаясь и кренясь. Узкий проход между островами оказался за кормой. Корабль стронулся с места. Теперь он снова плыл к глубине. Но недолго.
Ребята из экипажа носились по палубе. Я крикнул:
— Спасательные жилеты! Шлюпки!
Они были хорошо вышколены. Теперь на палубе появились помощники капитана, они разделили ребят на вахты, пересчитали. У рулевого было широкое загорелое лицо, с бороды ручьями текла вода. Он силился что-то сказать, но не мог произнести ни слова.
— Позаботьтесь об экипаже, — приказал я.
"Вильма" двигалась тяжело, с трудом. Ее нос опустился. Она подскакивала и падала на маленьких волнах. Подскакивая, она поднималась все меньше, а падая, погружалась все глубже.
— Все на месте?
— Все на месте, — сказал бородатый.
— Она утонет. — Человек, напавший на меня, лежал на палубе, из царапины на голове шла кровь и стекала в шпигаты.
— Заберите его.
Бородатый колебался.
— Идите, — велел я. Снизу слышалось устрашающее бульканье.
Бушприт погружался в воду. — "Лисица" возьмет вас на борт. Я иду вслед за капитаном.
Он спросил:
— Вы Билл Тиррелл?
— Да, — ответил я.
Казалось, это слегка успокоило его, и он побежал распоряжаться. Они начали сбрасывать спасательные шлюпки. Стояла странная тишина. Гроза кончилась.
Так вот почему капитана нет на борту!
Я повернул задвижку двери сходного трапа на корме. Мимо меня пронеслась струя воздуха, сжатого бегущей на судно водой. Я соскользнул по ступеням в кают-компанию.
Это была большая каюта, обшитая панелями, ее освещали иллюминаторы. Я слышал, как с моего макинтоша падали дождевые капли и ударялись о натертые тиковые доски пола. Посреди каюты стоял большой стол, за который при торжественном случае могло усесться восемь человек. Сейчас в его дальнем конце сидел только один человек.
Отто Кэмпбелл.
В руке у него был микрофон рации. Он сказал:
— Благодарю вас, радио Ханко. Отбой. — И, не оборачиваясь, повесил микрофон позади себя. Потом он обратился ко мне: — Добрый день, Билл.
Я не ответил. И не двинулся с места. На нем была красная с черным тартановая рубашка с закатанными рукавами. Микрофон он положил на место левой рукой. В правой у него была двустволка, нацеленная мне прямо в живот.
— Садись, — сказал он. — На крайний стул.
Я сел. Стол был наклонен к нему. У "Вильмы" была течь спереди, большая ли, я не знал. Через переборку у него за спиной было слышно, как клокочет вода, скрипят снасти — звуки умирающего корабля.
— А я как раз о тебе говорил, — сказал он. — И о твоей шлюхе. Она на первом же корабле отправится в Эстонию.
— За портами следят.
— Только не за грузовыми депо, — возразил он. — И не за старой "Звездой Науво". Конечно, для тебя это имеет чисто академический интерес. |