Томаса охватил восторг. Мама сохранила красоту и в пятьдесят девять лет… ну просто ангельское видение. Ее бледное лицо – оно всегда было таким по утрам – сегодня казалось особенно бледным и чистым. Она была само совершенство, на такой изящной красоте и зиждется мироздание.

– Доброе утро, мамочка, – сказал Томас и подошел, чтобы поцеловать ее.

Мать никогда не открывала глаза до поцелуя. И сегодня утром ее глаза тоже оставались закрытыми.

Он только теперь заметил пустые блистеры от таблеток, разбросанные по полу у кровати. Пустой стакан на тумбочке.

Томас почувствовал, как внутри у него все вдруг оборвалось. Еще не успев наклониться, он понял: случилась беда. Вчера мама пришла домой расстроенная. У нее болела голова, и она рано легла.

Его губы ощутили холод ее щеки, вялость кожи. Словно податливое тесто, которое прогибается, если на него надавить, и не возвращается к прежней форме.

– Мамочка? – Он услышал собственный голос и не узнал его.

На полу у кровати стоял пустой пузырек без крышки.

– Мамочка?

От паники у него помутилось в глазах, пол вдруг поднялся, комната качнулась, словно на океанской волне. Он обнял маму, попытался пошевелить ее и приподнять, но она окоченела, словно кусок мяса из морозилки.

Томас пронзительно вскрикнул, взял с пола пустую упаковку, попытался прочесть название лекарства, но перед глазами у него все расплывалось. Покрутил в руках пузырек, но и надпись на нем разобрать тоже не смог. Тогда он бросился к телефону, чуть не упал, схватил трубку и набрал 999.

– «Скорая»? – выпалил он, назвал адрес и номер телефона, а потом, перемежая слова отчаянными всхлипами, зачастил: – Пожалуйста, пришлите машину к моей матери! Глория Ламарк, актриса! Глория Ламарк. Глория Ламарк! Пожалуйста, пожалуйста, приезжайте поскорее! Она приняла слишком большую дозу лекарства.

Томас уронил трубку. Она упала на ковер, потом подскочила, повисла на проводе.

Диспетчер спокойно говорила ему:

– «Скорая» уже выехала. Пожалуйста, оставайтесь на линии, сэр. И постарайтесь ответить на мои вопросы. Пульс у нее прощупывается? Дышит она нормально? Вы в курсе, что именно она приняла? Как давно? Она лежит на спине? Если на спине, то, пожалуйста, поверните ее на бок. Вы не знаете, она принимала лекарства вместе с алкоголем? Успокойтесь, сэр: пока я говорю с вами, «скорая» едет. Не могли бы вы собрать таблетки и показать их врачам? Пожалуйста, убедитесь, что ее дыхательные пути свободны.

Томас обнял мать за шею и теперь прижимал к себе, захлебываясь рыданиями, глотая обильные слезы. Пульс у нее не прощупывался, она не дышала – уже несколько часов как не дышала. Он слышал лишь голос диспетчера службы скорой помощи – далекое крохотное эхо. Томас в ярости схватил трубку.

– Я, вообще то, учился на медицинском факультете, ты, безмозглая сучка!

Он бросил трубку и снова прижал мать к себе.

– Мамочка, не поступай так со мной! Ты же обещала, что никогда меня не оставишь! Вернись, пожалуйста, вернись, ты должна вернуться!

Он прижал губы к ее рту и постарался открыть его, но тот оставался закрытым, наглухо закрытым. Запертым на замок.

А ключи она выбросила.

1

Девушка улыбалась Майклу сквозь широкий прямоугольник звуконепроницаемого стекла, который разделял тесную радиостудию и не менее тесную аппаратную.

Девушку звали Аманда Кэпстик. Она работала продюсером независимой телевизионной компании, которая снимала документальный фильм о психиатрах. Двадцать девять лет, ниспадающие на плечи светлые волосы, хорошенькое личико и лукавая улыбка, которая проникает в самое его сердце.

Аманда стала первой женщиной, на которую Майкл Теннент взглянул дважды после того, как умерла его жена Кейти.